Перевод: Грехи молодости

[pterry]

Название: Грехи молодости
Оригинал: Youthful Indiscretions by delphi
Переводчик: morcabre
Разрешение на перевод: получено
Бета: нет, буду счастлива, если кто-то изъявит желание.
Категория: джен
Рейтинг: PG
Персонажи: Ветинари, Леонард Щеботанский, Руфус Стукпостук
Жанр: юмор
Статус: закончен
Размер: мини
Саммари: История, в которой Ветинари встречает Леонарда Щеботанского, а тридцать лет спустя Руфус Стукпостук все еще разгребает последствия.

Руфус Стукпостук был не из тех, кто может насладиться предположительным трепетом от эксклюзивного, высококлассного аукциона. Он отдавал куда большее предпочтение упорядоченности почтовых каталогов с их опрятным расположением недвижимого текста и индексов или, например, подотчетности работы непосредственно с торговцем, чья признанная репутация и гарантии висят на тонком волоске успешной сделки с Дворцом. Непредсказуемость и быстрое развитие открытого соревнования не приносили ему ни малейшего удовольствия. Но, к счастью, Руфус Стукпостук так же был не из тех, кто требует удовольствия от своей работы.

— Двадцать ливров, я вижу двадцать пять? Двадцать пять ливров, тридцать, тридцать пять…

Он чинно сидел на маленьком золоченом стульчике среди трех дюжин других таких, как он, в холодном мраморном зале Серповидного Аукционного Дома в Генуе. Вокруг него взлетали в воздух таблички и наполняли его обещанием золота. Это был не первый аукцион Руфуса, и даже не десятый, хотя он надеялся, что, согласно теоретически конечной природе того, что он искал, или, скорее, практически конечной природе человеческой жизни, аукцион вполне может стать последним. Но не ему было решать, он скрестил руки на груди, пока несущественные для него лоты продавали за маленькие состояния, и терпеливо ждал, когда придет время сделать ставку за своего работодателя.

***

Хэвлок Ветинари впервые встретил Леонарда Щеботанского, когда был еще молодым, на третьем этапе своего «гранд-глумеж», этот факт мог бы показаться довольно смешным тому, чье чувство юмора подразумевает прискорбные тики вроде подмигивания или толчков локтем.

Репутация этого человека ширилась на десять городов, и Ветинари много слышал о нем в дни своего путешествия. Одни говорили, что он был алхимиком. «Нет, художником или, скорее, сумасшедшим механиком», — утверждали другие. С тем, что он съехал с катушек, в основном, соглашались все. Перед лицом таких безукоризненных рекомендаций, казалось вполне разумным, что Ветинари будет неизбежно разочарован, когда, наконец, получит возможность ступить внутрь маленькой, темной мастерской, забитой до отказа странными и сложными механическими конструкциями.

Или не таким уж и разумным.

Пораженный Ветинари уже собирался получше исследовать то, что, судя по всему, должно было стать большим арбалетом с необычной вставкой на конце, когда кто-то схватил его за руку. Длинное, одухотворенное и счастливое лицо неопределенного возраста резко заполнило поле его зрения.

— А! Ты, наверное, сын Франциско. Твой нос! Совершенство, просто совершенство! Быстрее, солнце уходит!

***

— Двести ливров, триста ливров, четыреста ливров…

Табличка Стукпостука ничто не напоминала так, как мухобойку в неуклонном стремлении достичь особенно надоедливое насекомое, когда ожидаемый им лот был выставлен на продажу. Сумма неуклонно ползла вверх, а Стукпостук без колебаний и сомнений противостоял каждой попытке перехватить лот со спокойной настойчивостью человека, в чьем кармане лежит чужой незаполненный чек.

Он был прекрасно осведомлен о взглядах и ругательствах, посылаемых ему в спину. В зале был Холинберри, как ожидалось, и, конечно, такой коллекционер, как де Грань, не упускал ни единого шанса завладеть чем то, имеющим отношение к безвестному шедевру. Де Грань зашел так далеко, что сделал ставку на предыдущий лот, состоящий лишь из клочка бумаги с пятном, где когда-то лежали мокрые кисти. Мир коллекционеров был мал, и теперь они знали его или, по крайней мере, его грим. Можно было бы подумать, они также знали, что он всегда выигрывал.

Краем глаза он заметил, как остальные побелели, когда цена достигла невиданных высот.

— Продано! Лот 35 уходит к рыжему джентльмену с ужасным париком и фальшивыми усами!

***

Ветинари не смог до конца убедить своего нового знакомого, что не слышал никогда ни о каком Франциско, но вскоре после того, как его протолкнули по лестнице в ярко освещенную мансарду, в которой пахло химикатами и красками, он быстро обдумал ситуацию и сделал предложение: час его времени за час времени Леонарда. У Ветинари было несколько интересных вопросов о той штуке в мастерской, похожей на оружие с часовым механизмом.

— Да, конечно, — заверил его Леонард, похоже, в той же степени восхищенный перспективой обсудить свою работу, как и нынешним занятием. Потом, просияв, он схватил свои краски и кисти.

Задание не оказалось особенно сложным. Было довольно… прохладно, действительно, но Ветинари обладал огромным опытом в сохранении неподвижности в неудобных местах. К счастью, его обучение включало в себя практические занятия по свисанию с замерзших подоконников в полночь. Ему недавно исполнилось восемнадцать, и, не познакомившись еще с определенной дамой в Убервальде, он в придачу считал себя чертовски умным.

В конце концов, маскировка была его специальностью. Кто узнает его лицо, а уж тем более его…

***

— Чтоб тебя! — закричал Холинберри, когда Стукпостук овладел лотом 35. — Опять! Ты, сквалыга!

Де Грань с жалобным выражением лица присоединился к ним.

— Разве недостаточно, что вы забрали себе портрет? Вы даже не дадите нам посмотреть наброски? Один частный показ, я умоляю вас!

Без единого слова Стукпостук оставил их ссориться о том, кто будет милостивым хозяином выставки, выскользнул из аукционного дома и отправился в путь. Он нанял три экипажа сразу, и серьезные люди, очевидно, посланные следить за ним, легко его потеряли, когда он избавился от маскировки в третьем. Вернувшись в снятую комнату, он открыл кожаный кейс и достал папку набросков, только что приобретенных за сумму, заставившую бухгалтера в нем тихо бормотать в углу.

Его пульс участился, когда он уставился на маленький уголок бумаги, выглянувший из папки. Будь он чуть менее преданным своему работодателю или обладай большим воображением, он запросто мог бы почувствовать соблазн заглянуть… остановиться… заколебаться, расточительно потратив целую минуту своего рабочего времени.

К счастью, ничто из этого не могло быть с Руфусом Стукпостуком.

Он бросил папку в огонь, и пламя вспыхнуло ярче, когда наброски к «Обнаженному юноше с грушами» повторили судьбу своих предшественников.