человек в железной каске
Название: Нити
Автор: TABUretka
Бета: Levian
Подцикл: Стража
Жанр: юмористическое фэнтези
Статус: закончен
Персонажи (пейринг): Ваймс/Ветинари, Моркоу, Ангва, Черри Литтлботтом, Драмнотт и другие.
Рейтинг: R
Размер: макси, около 28 000 слов.
Дисклаймер: отказываюсь.
Саммари: в Анк-Морпорк в отпуск приезжают два дипломата из Орлеи. Магистр алхимических наук ставит диковинные эксперименты. Как со всем этим справится Ваймс, учитывая, что в городе теперь два патриция?
Предупреждения: переводы имен и названий могут не совпадать с официальным русским переводом.
читать дальше. Продолжение в комментарияхРечная вода впитывала ночной мрак и отдавала взамен белесую дымку. Течения в дельте почти не ощущалось, волны накатывали на топкие берега, с чавкающими звуками вгрызались в почву, проникая все глубже и глубже в сердце земли. Вам стоило быть очень аккуратным и не злоупотреблять пешими прогулками в здешней местности, если, конечно, в вашем арсенале не завалялось полезной способности вытаскивать себя за волосы из трясины.
Тишины не случалось с этими болотами с тех самых пор, как скромная неорганическая порода соприкоснулась с полной жизни каплей воды. Кузница мироздания, колыбель сущего — как ни назови получившуюся в результате смесь высокой температуры и зашкаливающей влажности, по факту она представляла собой огромный котел, в котором вяло вздувались грязевые волдыри, наполненные ароматными испарениями и всевозможными паразитами. Здесь постоянно кого-то громко и с хрустом пережевывали, жизнь так и шлепала по воде, хлопала крыльями по воде, била хвостом, ныряла в воду и затаивалась в… ну вы поняли.
И все это происходило на фоне непрекращающегося неумолимого гула. Тональность менялась от высокого жалостливого писка до угрожающего жужжания, однако звук не пропадал ни на секунду.
В таких декорациях хорошо было выпивать, выслеживать и ворожить. Причем те, кто по тем или иным причинам (но чаще все же в поисках более сухой среды обитания) перебирался в другие страны, редко расставались с привычкой предаваться вышеперечисленным занятиям, порой всем трем одновременно.
На расстоянии в две тысячи миль отсюда течение в дельте совсем другой реки тоже почти не ощущалось, но совсем по иным причинам. Просто твердые субстанции всегда обладали меньшей степенью текучести, нежели жидкие. Исходя из этого постулата, самоубийцы, выбирающие реку Анк своим последним пристанищем, имели в виду, что они скорее рискуют разбиться насмерть, чем утонуть.
С.Р.Б.Н. Достабль не любил эту часть города. Слишком чистые тут были стены, слишком высокие заборы и слишком незаинтересованные покупатели. То ли дело Тени — покупатели там тоже не отличались особым рвением приобрести что-либо с лотка Достабля, зато честно и сразу заявляли о своем намерении украсть приглянувшееся «что-либо».
Искренность — вот что ценил Себя-Режу больше всего на свете, поэтому и сам он в совершенстве научился с Абсолютно Честным взглядом рассказывать о составе сосисок. И вообще, он считал, что торговля и правда — вещи неразделимые. Главное, вовремя сообразить, какую именно правду хочет услышать покупатель.
За высокими каменными заборами искренностью и не пахло. Горничные и лакеи лицемерно отворачивались и запирали калитки при приближении Достабля, даже не желая взглянуть на новые пятновыводители, которые просто-напросто закрашивали пятна более ярким цветом. С.Р.Б.Н. и не ожидал сногсшибательного эффекта в первый же вечер, но…
И тут Достабля в прямом смысле чуть не сшибло с ног.
Кто тут хотел, чтобы запахло искренностью? Если тебя интересует мое мнение, правда воняет именно так, — раздался из недр подсознания тоненький ехидный голосок здравомыслия.
С.Р.Б.Н. Достабль не любил эту часть себя.
Речная вода впитывала ночной мрак. В белесую дымку, окутывающую высокие стены, вплетался непередаваемый аромат сырости, гнилых досок, крови и дохлых мух. На невероятно длинное мгновенье торговцу показалось, что его ноги проваливаются в жирную липкую грязь, увязая все глубже и глубже.
Им бы не помешало освежить воздух, — подумал Себя-Режу, с трудом делая шаг, — что-нибудь вроде… м-м-м… флакончика с духами для гостиной, и назвать как-то… речная свежесть. — В воздухе отчетливо запахло тухлой рыбой. — Ой, нет, точно не речная.
Белесая дымка заползала в ноздри, протискивалась в приоткрытые губы, заставляя мир плавно раскачиваться. Достабль споткнулся и упал на колени, равнодушно осознавая, что подняться ему вряд ли удастся. Его взгляд лениво блуждал по темной дороге и запертым дверям черных ходов. И тут Себя-Режу наткнулся на ответный взгляд.
Такого заряда бодрости он не получал очень, очень давно. Даже под страхом попадания в яму со скорпионами и змеями он не смог бы объяснить, каким образом уже через три минуты оказался в пяти милях от того места.
Даже под страхом личного разговора с патрицием он не поведал бы, что неподвижные ярко-синие глаза преследовали его в кошмарах еще много месяцев спустя. Впрочем, не только они, но и капризно изогнутые губы, и курносый нос, и соломенные локоны — в общем, все, что прилагалось к отрубленной голове, которую он увидел той ночью в темном переулке. Не то чтобы он никогда раньше не видел отрубленных голов, но в этой было что-то особенно мрачное — то ли отсутствие крови, то ли застывшая улыбка.
— А мне кажется, у нее очень дружелюбное лицо, — задумчиво произнес Моркоу, размашисто шагая по улице Малых Богов.
— Тогда у него отличные… — Ангва нахмурилась, пытаясь припомнить, к чему именно в этом человеке можно было бы применить слово «отличные», — чемоданы.
Моркоу изо всех сил старался не улыбнуться.
— Чемоданы?
— Да. Отличные, э-э-э… большие и представительные.
— Чемоданы.
— Заткнись.
Усилия капитана пошли прахом. Он был так ослепителен, что Ангве чудилось, будто его профиль отпечатывается на сетчатке ее глаз.
— А ты бы хорошо смотрелся на монетах, — заметила она.
— Нет.
Несмотря на то, что небо оставалось безоблачным, улица внезапно потускнела.
— Сосредоточься лучше на наших гостях.
Ангва вдохнула насыщенный воздух Анк-Морпорка. Прошло уже достаточно времени с тех пор, как она впервые оказалась здесь. Тогда, едва не расставшись с завтраком, сознанием и несколькими внутренними органами, она терялась в догадках, как люди умудряются выживать в городе с такой богатой атмосферой. Теперь же она без труда выделила из какофонии запахов тонкий тревожный аромат…
— Они по-прежнему в Храме летучих кузнечиков.
— Наверное, заинтересовались архитектурой. Знаешь, я читал в одной книжке…
— …«Самые нелепые факты о форме дверных проемов, принятой в Морпоркской храмостроительной артели», — пробормотала Ангва еле слышно.
— …что все поверхности в этом Храме выгнуты в другую сторону и вывернуты наизнанку, чтобы полностью отражать дух противоречия летучих кузнечиков.
Ангва посмотрела на него с непередаваемой нежностью. Он был так ослепителен, что ей чудилось, будто ее сердце сейчас само вывернется наизнанку.
— О, гляди! — Вдалеке показались две тонкие фигурки. — Думаю, они уже прониклись духом противоречия. — Ангва слегка поморщилась. — Знаешь, от него пахнет горечью. Миндалем, очень пронзительно, как будто иголки впиваются куда-то под ребра.
Моркоу нашел ее ладонь и сжал на секунду.
— Это не миндаль. Чтобы стать хорошим дипломатом в Орлее, необходимо досконально изучить искусство отравлений. Только в случае, если претендент освоит эту науку лучше своего предшественника, у него есть шанс занять высокий пост. Синьор и синьора Сумасбродди представляют Орлею на международных переговорах уже много лет, и за все эти годы никто не смог доказать их причастность к гибели иностранных политиков. По крайней мере, до объявления войны дела так и не дошло, зато многие правители предпочитают решать вопросы с Орлеей быстро, не доводя дело до совместного застолья.
— Но они в Анк-Морпорке уже почти неделю, и до сих пор ничего не случилось! — Ангва со смешанным чувством отвращения и любопытства рассматривала идущую впереди пару.
— Меня тоже это беспокоит, — совершенно серьезно ответил Моркоу.
Тупик был, прямо сказать, ничем не примечательный. Таких глухих переулков, запечатанных искрошившимися стенами, в городе встречалось более чем достаточно. Как правило, побелка (та, что чудом выдержала неравный бой с законами тяготения) была покрыта замысловатым узором из уличных откровений. Много нового узнавал случайный путник о количестве возлюбленных некой Мэри, об умственном развитии Билла, а также, чаще всего, о постельных предпочтениях патриция Анк-Морпорка.
Как раз мимо одного такого тупика и брел Ваймс, когда оттуда донесся деликатный хрип.
Командор не раз слышал мнение, будто по прошествии достаточного срока над многими неприятностями, приключавшимися в жизни, можно от души посмеяться, даже насладиться приступами ностальгии по давно забытым временам.
Спустя много лет, перебирая в памяти все случившееся, Ваймс не испытывал ни малейшего желания улыбнуться. Из широкого спектра ощущений, обуревавших его в процессе перебирания, лично он выделил бы настойчивую потребность что-нибудь разбить и предательский холод, сковывающий пальцы ног.
Он мог бы и не выходить из дома в тот вечер. Спокойно посидеть в гостиной, в блаженном одиночестве и тишине, не нарушаемой звуками взрывов и последующим влажным чавканьем. Сибилла только что на две недели укатила в Псевдополис на конференцию, посвященную проблеме диагностирования железистого отложения в верхних отделах пятого желудочка дракона на ранней стадии пупырчатой лихорадки. Его подчиненные неплохо справлялись с обязанностью не упускать из вида этих орлеанских дипломатов, чтоб их тролли разорвали. Его дворецкий закрыл бы глаза на пару-тройку бокалов старого доброго виски, выпитых Ваймсом перед сном.
Но он вышел, гонимый, как всегда, невнятным инстинктом дозорного, проработавшего в Ночной страже больше двадцати лет. Вышел, потому что даже с закрытыми глазами способен был определить на какой улице находится — по неровностям мостовой. Потому что ему нужно было выкинуть из головы все мысли, а в замкнутом пространстве избавиться от них не представлялось возможным.
К тому моменту, как некто в тупике прохрипел на бис, в голове у Ваймса было пусто и безмятежно. Поэтому он, вместо того чтобы пройти мимо (мало ли причин у горожан хрипеть в ночи в пустом переулке, законом не запрещено — и ладно), остановился и вгляделся в сероватую полутьму.
— Брось оружие, если оно у тебя есть, не делай резких движений и издай еще какой-нибудь звук, если тебе и правда нужна помощь. — Ваймс не горел желанием возиться с неудачливым вором или лишенным лицензии убийцей, но мерзкая «глубина души», в которой обитала неукротимая совесть командора, не позволяла ему развернуться и уйти.
— Если позволите, я бы не стал избавляться от оружия, оно дорого мне как память.
Ваймсу показалось, что его вздернули вверх ногами, крепко приложив при этом затылком о каменный бордюр. Тошнотворное головокружение было настолько реальным, что он даже провел рукой по шее, ожидая наткнуться на липкую струйку крови.
Не до конца соображая, что творит, он сделал несколько шагов, пока не смог, наконец, разглядеть человека, привалившегося к дальней стене тупика.
Правая ладонь лорда Ветинари поглаживала выцарапанную кем-то на кирпичах емкую характеристику очередного Джона, периодически пальцы конвульсивно подрагивали и сжимались, словно стараясь вцепиться в трещины и удержать своего владельца в вертикальном положении. Тем не менее, патриций медленно съезжал вниз, пачкая безупречно черный сюртук в едкой ржавой пыли.
— Вы! — Ваймс, который сейчас болтался вниз головой в своей личной альтернативной вселенной, отрешенно заметил, что командор, оставшийся в Анк-Морпорке за главного, страшно разозлился. — Вы! Вы вообще что здесь делаете?!
Патриций, коротко выдохнув, скривил губы в подобии усмешки.
— Это… довольно интересная история. Боюсь, что не успею ее вам рассказать.
Глаза у него блестели как-то очень странно, Ваймс бы даже сказал «лихорадочно», если бы речь шла не о Ветинари.
Однако цветом лица патриций сейчас не слишком отличался от адвоката Сибиллы, Моркомба. Только если для вампира это было приемлемо, то для живого (чтобы там не утверждали горожане) человека такая бледность означала не слишком счастливое будущее.
Ваймс заторможенно наблюдал, как правая рука патриция оставила в покое стену и, потянувшись к наглухо застегнутому воротнику, безвольно упала. Вместе с самим Ветинари.
Если угроза собственной жизни всегда заставляла командора чувствовать себя более… живым, то, как оказалось, угроза жизни Ветинари превращала его в слабоумного идиота. Его мозг не в состоянии был обработать информацию такого рода, ни тогда, когда он вытаскивал окровавленного патриция из-под обстрела, ни сейчас.
Он же был правителем города, в конце концов, его основным талантом было умение выживать при любых обстоятельствах.
Командор опустился на колени рядом с Ветинари.
— Ваймс. — Голос был таким тихим, что Сэму пришлось наклониться еще ниже, так что дыхание опалило его кожу. — Если бы я знал, что у тебя будет такое выражение лица, я…
— Заткнись. Сейчас я позову врача. Это быстро. — Командор попытался подняться, но тут цепкие горячие пальцы впились в его локоть практически мертвой хваткой.
— Даже не думай. Полагаю, быть повешенным за убийство патриция — не совсем та судьба, о которой ты мечтал. — По лицу Ветинари ничего нельзя было прочесть, но Ваймс вдруг отчетливо увидел, как двигаются желваки под бледной кожей.
Боги, ему ведь зверски больно, — мелькнуло у него в голове.
— Ты…
— Уходите, командор Ваймс. — Каким-то образом патриций умудрился улыбнуться почти так же остро, как раньше. — Было приятно встретить вас этим вечером, не смею больше задерживать.
— Сэр? — от неожиданности и нелепости предложения Ваймс припомнил свой излюбленный ответ на вопросы и предложения Ветинари.
— Считайте это приказом.
О, ну конечно же.
Все, с него хватит этой ерунды, пусть потом лекарь объяснит патрицию, что прогулки по ночному городу могут нанести непоправимый вред здоровью.
Видимо, Ветинари и сам понял, что приказывать, лежа на земле в грязной подворотне — не самая лучшая затея, поэтому хватку не ослабил.
— Отпустите мою руку, сэр, и я немедленно исчезну отсюда, — неожиданно мягко попросил Ваймс.
Ветинари прикрыл глаза и покачал головой.
— Упрямство… — начал он.
— Не раз спасало мне жизнь, — закончил за него командор.
Пальцы на его локте сжались еще сильнее, передавая дрожь, охватившую все тело Ветинари.
— Ну что же вы, мой лорд, — прошептал Ваймс, не думая, что говорит. Злость ушла, оставив его опустошенным.
Ладонь Ветинари соскользнула с его руки, отброшенная последней, самой сильной конвульсией.
— Сэр?
Кажется, близился рассвет, когда Ваймс поднимался по ступеням во дворце патриция. Хотя теперь было непонятно, чей это, собственно говоря, дворец. По крайней мере, Ваймсу было непонятно. Ему также было не ясно, как именно он провел последние несколько часов, и какого черта пришел сейчас сюда. Он помнил, что какое-то время он сидел около… тела. Помнил, что почему-то совсем не удивился, когда вдруг разглядел сквозь переставшую вздыматься грудь грязные камни, которыми была вымощена улица. То, что труп Ветинари просто растаял в воздухе, показалось командору очень логичным, хотя к тому времени за логику у него отвечал все тот же внутренний Ваймс, провисевший вверх ногами слишком долго.
В безмятежном лунатическом состоянии миновав королевскую стражу, Сэм вошел в Продолговатый кабинет и плотно затворил за собой дверь.
— Сэр, мне кажется, этой ночью вы умерли недалеко от Зефирной улицы.
Патриций сидел за столом. Сидел болезненно прямо, словно на это уходили все оставшиеся силы. Цветом лица Ветинари по-прежнему сильно напоминал нежить.
— Я заметил, командор, — ответил он светским тоном. — Я заметил.
— Смелая девочка.
Ангва поудобнее устроилась на жестком крыле. Не то чтобы в Анк-Морпорке были предусмотрены специальные места для отдыха горожан, снабженные уютными уголками, фонтанами и прочим, но скульптуры здесь иногда встречались. В основном такое случалось где-нибудь неподалеку от домов, в садах которых количество мраморных беседок перевалило за критическую массу. Около века назад город поглотила мода на скульптурные композиции. Каменщики провели немало бессонных ночей, снабжая тех, кто мог себе это позволить, гранитными фигурами родственников и домашних животных. Загвоздка заключалась в том, что те, кто мог позволить себе заказать запечатленного в граните хорька, ловящего мух, редко согласились бы отказаться от высокого и крепкого забора, закрывающего весь вид. Таким образом, ничего кроме как выставлять все свои приобретения по другую сторону ограды жителям не оставалось. После трех или четырех попыток кражи, закончившихся двумя грыжами и одной сломанной ногой, воры согласились, что владельцы не зря не беспокоились за сохранность композиций.
С тех пор на том берегу Анка, который принято считать более экологически чистым, можно было запросто наткнуться на уцелевшего мраморного ангела, подозрительно напоминавшего колбасного магната прошлых лет.
Ангва смахнула с каменных кудрей паутину вместе с застрявшим там сором. Где-то между надтреснутым ухом и внушительным загривком небесного колбасника недовольно закопошился хозяин паутины. Презрительно посверкивая четырьмя парами глаз, он принял решение убраться подальше от этих странных созданий. Уж кем-кем, а людьми их точно назвать было нельзя.
— Обычно рядом с нами не рискуют оставаться наедине. — Звучание низкого грудного голоса завораживало. — С одной стороны, это хорошо, когда репутация работает на тебя. С другой — становится невыносимо скучно.
Несмотря на близость реки, ветер вел себя на удивление тихо, не пытался, следуя древней городской традиции, обшарить карманы или забраться под одежду. Ангва слышала, как шуршит осока, наперекор составу речной воды выросшая на берегу, как позвякивает браслет на тонком запястье, но не чувствовала ни дуновения. Потому длинные спутанные локоны ее внезапной собеседницы казались живыми. Они шевелились, подобно черным блестящим змеям, выгибались спиралями, переползали с плеч на спину, обвивали шею. Складки богато расшитого шелкового платья вторили неощутимым колебаниям воздуха, источая сладковатый запах болотного мха.
— Не думаю, что смогу составить вам компанию, — покачала головой Ангва, не спуская с женщины глаз.
— Ну отчего же, до полнолуния еще две недели. Или ты имеешь в виду тот факт, что ты в некотором роде моя стражница? — Синьора Сумасбродди улыбнулась. До этого момента Ангва и подумать не могла, что когда-нибудь в ее жизни появится возможность лицезреть улыбающегося ястреба. То ли немигающие глаза, то ли крупный, поистине выдающийся нос женщины привели к такому поразительному эффекту, но целую секунду констебль пребывала в полной уверенности, что слышит пронзительный клекот.
Сумасбродди смеялась.
— Видела бы ты свою физиономию, дорогуша. Удивленный волчонок, ну надо же.
— Откуда… С чего вы взяли? — опомнилась Ангва.
— Предпочитаю быть в курсе. Всегда полезно знать о тех, кто способен разнюхать обо всех твоих делах, — вздохнула синьора Сумасбродди. — И почему никто никогда не верит, что мы приехали просто отдохнуть?
— Никто в здравом уме не поедет отдыхать в Анк-Морпорк, — не задумываясь ответила Ангва.
— О, а как же все эти великолепные храмы? Люди с таким многообразием веры не могут не привлекать. Вы такие эмоциональные, такие… импульсивные.
Трава под ногами Ангвы заволновалась сильнее, когда женщина сделала несколько шагов вперед и коснулась рукой каменного крыла. Мрамор словно стал теплее, задрожал от прикосновения. Крохотные черепа на браслете ритмично приплясывали, хотя узкая ладонь спокойно лежала на застывших перьях. Белесая дымка начала подниматься от воды, ластиться к ногам Сумасбродди, как верный пес. Звуки приглушились. В соседнем особняке, Ангва знала, жил мистер Тимбер. Из его мастерской постоянно доносился назойливый визг шлифовальной машинки, на который периодически жаловались окрестные богачи. Делали они это скорее по привычке и без особого энтузиазма, больше желая достать командора требованием ввести закон, запрещающий подобные хобби на территории города. И если раньше Ангву и саму немного нервировал звук, то теперь ее рассудок старался вцепиться в него как в последнее доказательство реальности этого ставшего внезапно слишком зыбким мира. Однако жужжание истончалось, все больше напоминая комариный писк, белая дымка поднималась все выше и выше…
— Я не понимаю, зачем им это нужно. Орлейские дипломаты тем и известны, что методы их воздействия всегда отличались тонкостью и изяществом. — Пламя свечей отражалось в отполированной до блеска нагрудной пластине Моркоу, заставляя Ваймса щуриться. — А сейчас… Откуда эта посредственность и опрометчивость — приехать в чужие земли с неофициальным визитом и пытаться развязать войну, убив…
— Убийства не произошло, сэр. Как такового.
Даже мочки ушей капитана Моркоу выражали дружелюбие и желание помочь.
— Я знаю.
Ваймс провел ладонью по лицу. Этот жест никогда не приносил желаемой ясности мыслей, но позволял на секунду прикрыть глаза, дав шанс неисчислимому количеству деталей напомнить о себе, промелькнув на внутренней поверхности век. Командор не верил в закономерности и логические цепочки, зато уделял немалое внимание случайностям, цепляющимся одна за другую и в конечном итоге сваливающимся под ноги запутанным клубком очередного преступления.
— Может, это была иллюзия, сэр? Своего рода шутка, — задумчиво предположил Моркоу. — Я читал, орлеанцы очень уважают черный юмор, сэр. Например, карнавальные маски у них мало чем отличаются от тех, что используют врачи во время эпидемии чумы, поэтому многим иностранцам требуется некоторая практика, чтобы научиться отличать погребальные костры от празднования равноденствия.
— Не то чтобы у них был второй шанс, — пробормотал Ваймс, обходя свой рабочий стол по широкой дуге.
Главная проблема работы в Городской Страже заключалась не в том, что Анк-Морпорк фактически был городом, населенным исключительно преступными элементами. И даже не в том, что основной состав стражников был настолько разношерстным, что сама вероятность увидеть всех этих существ в одном помещении нагоняла тоскливые мысли о несовершенстве и многообразии вселенной. Главной проблемой издревле были бумажные завалы в кабинете командора Стражи. К великому сожалению Ваймса, ни один из ученых умов так до сих пор не обнаружил подходящего способа разделения двух этих несовместимых с его точки зрения понятий, в результате чего Сэм испытывал стойкое отвращение ко всему белому и шуршащему, вплоть до пуховых подушек.
В настоящий момент количество неразобранных и неподписанных бумаг в окрестностях его стола достигло той отметки, когда любое неосторожное движение могло привести к шелестящему и довольно болезненному (в случае столкновения с острыми краями) обвалу. Периодически из недр бумажных лабиринтов раздавалось вялое поскрипывание и ворчание, о природе которого Ваймс не хотел задумываться. Учитывая, сколько забытых тарелок скрывали под собой покрытые ровными строчками барханы, командор вполне мог претендовать на роль демиурга.
— Не сомневаюсь, что люди с хорошей армией не должны отказывать себе в таких шутках. Я не силен в дипломатических вопросах, но, кажется, в течение последних лет у нас не было никаких разногласий с Орлеей.
— Так точно, сэр, лорд Ветинари уладил все территориальные вопросы, а с торговыми неплохо справляется глава Гильдии Купцов.
Ваймс покачал головой.
— Ты помнишь, что я всегда говорю в таких случаях, Моркоу?
— Никогда не стоит принимать на веру фразу «Нет, сэр, у меня нет при себе оружия»?
— Нет, не это.
— Белый порошок, высыпающийся из подкладки плаща, вряд ли окажется мукой?
— Нет, и не это тоже.
— Не оставлять кружки на столе во время дежурства сержанта Детритуса, в караулке и так уже ни одного ненадкусанного стакана?
— Хм, кстати, у нас еще остались средства на новую посуду, или Нобби проиграл все общие деньги на прошлой неделе? — начал было Ваймс, но быстро опомнился. — Нет, сейчас не о том. Если самое логичное объяснение оказывается нелогичным, имеет смысл поискать ответ в другом месте. Никогда не стоит забывать о совпадениях.
— Вы хотите сказать, сэр, что, возможно, чета Сумасбродди не имеет никакого отношения к произошедшему с Его милостью? — с энтузиазмом предположил Моркоу.
— Мы должны рассмотреть подобный вариант. Согласись, в городе найдется ни одна сотня людей, не отказавшихся бы посмотреть на предсмертные судороги патриция, особенно если это не будет грозить им никакими последствиями. А уж если станет известно, что настоящий Ветинари испытывает абсолютно тот же спектр ощущений, что и умирающая копия…
Ваймс только в общих чертах рассказал капитану, что произошло с патрицием, не упоминая о пресловутых деталях. В данном случае, командор был практически уверен, что ни одна из мелочей не является зацепкой — слишком незначительными в масштабах дела оказались наблюдения. Однако, сам Ваймс, как ни пытался, не в состоянии был выкинуть из головы бесполезные картины. Он никогда не отличался особенно живым воображением, но единожды мысленно поставив себя на место Ветинари, решил, что вряд ли бы пережил нападение. Одно дело смотреть Смерти в лицо, в то время как кто-то целится в тебя из арбалета или огнедышащий дракон набирает воздуха в легкие для последнего (для тебя) выдоха. И совсем другое — сидеть, не ожидая ничего дурного, в кабинете, чтобы внезапно и без всякой видимой причины испытать всю прелесть перехода в неодушевленное состояние. Возможно, Ваймса спасло бы врожденное чувство противоречия, заставляющее его отрицать любой, даже свершившийся факт.
«Довольно интересный опыт, Ваймс, — объяснять собственному сознанию, что у него нет никаких оснований покидать телесную оболочку, несмотря на то, что нервные окончания говорят об обратном».
Сэм поморщился, вспомнив эти слова, произнесенные спокойным насмешливым голосом. Ветинари вообще повел себя (как всегда) бесконечно разумно, по порядку рассказав о том, что произошло с ним за ночь. Повествование не отняло много времени — вечер во дворце ничем не отличался от тысяч своих собратьев — до того момента, как патриций почувствовал недомогание, разумеется.
Довольно интересный опыт.
Типичный набор слов. С точки зрения Ваймса, тут больше бы подошло выражение «адская боль», но, вполне вероятно, Ветинари действительно не видел разницы между двумя этими понятиями.
Перед глазами командора мелькнуло бледное, покрытое испариной и похожее на посмертную маску лицо, залитое ленивыми рассветными лучами. Спокойное выражение никоим образом не делало картину более приемлемой.
Дверь распахнулась и ударилась о стену, вызвав легкое смятение в стройных бумажных рядах.
— Бет! Дорогая, мы опоздаем!
Ангва вздрогнула. Даже в воспоминаниях голос был мертвым, давящим. Налетевший сразу после выкрика порыв ветра едва не свалил ее на землю, разрывая белесую завесу.
Разрывая зрительный контакт с этими невозможными немигающими глазами.
— Да, мой хороший. Уже иду.
Выросшая в Убервальде девушка была достаточно близко знакома со всевозможными колдунами и ведьмами, но никто из них на ее памяти не ворожил так бессовестно и безыскусно. Сумасбродди же просто выставляла напоказ свои способности, намереваясь одновременно предостеречь и очаровать. Констебль не желала задумываться, откуда взялось это понимание, но не могла избавиться от ощущения раздвоенности, размытости. В липком тумане, наполненном запахом водорослей и крови, даже разум существа, привыкшего к своей, мягко говоря, множественной сущности, помутился, когда абсолютно противоположные желания начали разрывать сознание на части.
— Ей того и надо было. Свести меня с ума, чтобы я не знала, чего хочу на самом деле. Она будто выпила меня. — Ангва, измученная экзистенциональными метаниями, и не подозревала, насколько велика была доля истины в ее словах.
Тени плясали на потолке. На протяжении всего рассказа она с недоумением переводила взгляд с командора Ваймса на Моркоу и обратно.
— Я что-то не то сказала?
— Нет, что ты, мне просто вдруг захотелось прикрыть глаза рукой, свет что-то слишком яркий. Ну, капитан, чего мы ждем? Вперед.
Не всем в жизни повезло так же, как Леонарду Щеботанскому. Многим гениям приходилось мириться с необходимостью самостоятельно справляться с поисками щепотки чая и пары сэндвичей хотя бы раз в несколько дней. Конечно, у них всегда был запасной вариант, но любой вариант, который включал в себя Достабля и его лоток, следовало оставить на самый крайний случай.
Большинство смышленых ребят в определенный момент понимали, что наилучшей точкой приложения их талантов в городе, подобном Анк-Морпорку — городе бескрайних возможностей — являются мероприятия и проекты, чья суть находится по другую сторону закона. Если говорить честно — в милях от стены, к которой приколочена табличка «закон».
Эти приятели, как правило, заканчивали свои дни где-нибудь в недрах Теней, пытаясь обнаружить прореху в гениальном плане, пока прореха в собственной шкуре не повлияла окончательно на качество их мыслительного процесса.
Но были исключения и совсем иного плана. Иногда зевающая от скуки Вселенная устраивала аттракцион невиданной щедрости и дарила миру человека со способностями и удачливостью, позволяющей ему пережить встречу с суровой реальной жизнью.
Таким человеком был Джонатан Скобка. Вопреки своей невероятной рассеянности, а во многом — благодаря ей, он умудрился стать одним из самых богатых и уважаемых алхимиков в Анк-Морпорке. В юности он забыл, что в городе существует Гильдия Алхимиков, и углубился в собственные исследования. Естественно, все изобретения он держал в строжайшей тайне (у него постоянно вылетало из головы, что для того, чтобы они стали известными и востребованными, надо хоть раз показать их кому-нибудь). В то время как умельцы из Гильдии продолжали взрывать главное здание с завидной регулярностью, Джонатан имел возможность работать спокойно, без суматохи и хаоса. Поэтому когда несколько лет спустя молодой Плюмбум Розенкранц из Убервальда заглянул в кладовку учителя, он был вынужден провести серьезную беседу с собственными глазами и легкими, а также еще некоторыми органами, отказывающимися функционировать в обычном порядке.
Опять же, благодаря везению, магистру Скобке в ученики достался единственный на Диске человек, которому даже в голову не пришло присвоить себе чужие достижения. Более того, Розенкранц взял на себя все так называемые связи с общественностью, занявшись, наконец, внедрением инноваций. До того, как Плюмбум покинул родину в надежде изучить основы Великого Делания, он получил неплохое (хоть и специфическое) юридическое и экономическое образование. Неудивительно, что спустя несколько лет даже Гильдия Алхимиков пользовалась плодами изобретений Скобки. Учитывая, что Джонатан в результате неудачного эксперимента получил порошок, увеличивающий прочность обычного кирпича в семь раз при добавлении в глину на ранних стадиях изготовления, алхимики в принципе время от времени задумывались о том, чтобы на сэкономленные деньги основать фонд имени Скобки.
Даже когда учитель и ученик перебрались на другой берег реки и обосновались в просторном особняке, Джонатан предпочитал работать в небольшом, набитом книгами кабинете. Не то чтобы он был большим приверженцем ограниченных пространств, просто перспектива искать потерянный среди вороха прочих черновиков свиток в огромном зале на втором этаже, либо в просторном подвале, приводила магистра в панику. Розенкранц редко заходил в обитель алхимика, в основном потому что не любил…
— Ты перекладывал мои записи?!
… истерик.
— Нет, я не вижу в этом смысла. — Молодой человек устало потер переносицу и поправил очки.
— Но здесь все не так, как было! Понимаешь! В этом углу, вот здесь, на третьем томе «Философии камней в добывающей промышленности» лежала вырванная из ежемесячного алхимического вестника страница, там были расписаны свойства полимерной смолы… — На широком румяном лице отражалось крайнее беспокойство.
— Это было два месяца назад. Вы еще долго спорили о бесполезности этой странной массы с вашим другом, и с тех пор вы уже отказались от идеи.
— Ничего подобного! Если производить нагрев, когда марс находится в третьем доме, и добавить пол-унции человеческой крови…
— Боги, где вы взяли человеческую кровь?
— Порезался вон тем серпом. Я случайно.
Розенкранц внимательно осмотрел тонкий посеребренный серп и в который раз подумал о том, чтобы выкинуть из дома все острые предметы. Рассеянности Джонатана как раз могло хватить на то, чтобы перерезать себе глотку и не заметить этого.
— Так вот, забудь про кровь, там странные побочные эффекты получаются в теории, а вот если все-таки нагревать, постепенно повышая давление, так чтобы… Ну-ка, посмотрим, как изменится формула… — Скобка уже вовсю шкрябал пером по очередной бумажной поверхности, — и при такой температуре хрупкости мы получим…
Розенкранц тяжело вздохнул. За прошедшие годы он ко всему научился относиться философски. Он уже давно оставил мысли о том, чтобы стать алхимиком самому, дел и без того хватало, спасибо гениальности Джонатана, но до сих пор эти невнятные бормотания вызывали у него приступы жгучего сожаления, что он так и не освоил науку сотворения в совершенстве. Осторожно, стараясь не наступить на устилавшие пол заметки, он двинулся к выходу. На пороге Розенкранц застыл и обернулся. Конечно, как уже было сказано выше, философское отношение к жизни его во многом выручало. Но даже в его картину мира никак не вписывалась арбалетная стрела, разбившая окно и угодившая прямиком в старенький атанор.
Пламя, памятуя о том, что воспитанность и здравомыслие подразумевает под собой неспешный процесс смакования, пару раз лизнуло сухой древесный бок, после чего, наплевав на приличия, набросилось на дрова с жадностью вечно голодного существа, свойственной лишь огню и капралу Ноббсу.
Честно говоря, здесь особо не на что было смотреть и некого согревать, так что вся эта выделяющаяся в процессе горения энергия абсолютно зря расходовалась на свет и тепло.
Однако не менее полусотни пар глаз наблюдали.
Долгие годы они изучающе вглядывались в каждое движение умелых рук, технологическая последовательность действий давно превратилась в ритуал. И если некоторые священники легкомысленно называли религию совокупностью ритуалов, то Вселенная просто вынуждена была признать логичной и обратную последовательность — совокупность ритуалов вполне могла считаться религией.
Миллионы людей каждое утро поклонялись чашке кофе.
Тысячи — устраивали паломничество в магазины, где начиналась распродажа новых квантовых бесов марки «Груша».
Не менее полусотни пар глаз следили за действиями своего персонального бога, который буквально несколько дней назад вдруг поменял алгоритм функционирования их личного космоса.
Нельзя сказать, что процесс создания стал более зрелищным, напротив, зарождающаяся в обыденных вещах магия, казалось, не собиралась проявляться в этом представлении. Скорее всего, причина этого крылась именно в уникальности и беспрецедентности явления. Вселенная, содержащая в себе Плоский мир, была настолько толерантной, что считала всякие отклонения от нормы по определению не извращением, но проявлением индивидуальности. Таким образом, с точки зрения Вселенной, преследование явления, не подчиняющегося Закону Сохранения, стало бы ничем иным как ущемлением прав данного явления. В конце концов, несмотря на всю консервативность сил, только сама энергия могла решать, оставаться ли ей постоянной, или махнуть на все рукой и поступать так, как хочется.
Однако было что-то печальное и настораживающее в том, как из тонкого листа бумаги, испещренного знакомой каждому в городе вязью почерка, капли смолы и капли крови образуется нечто абсолютно отличающееся от ожидаемой кучки липкого пепла.
Тонкие веки распахнулись, и перед очередной парой глаз предстала знакомая картина. Не такая, при виде которой хочется улыбнуться, как при виде старого друга или уютного места. Нет, здесь имелся в виду тот вид «знакомой картины», к которому относились сборщики налогов на пороге вашей квартиры или лужа рядом с любимыми ботинками.
При виде подобной знакомой картины возникало желание сморщить нос. Открывший глаза не стал отказывать себе в этом удовольствии, тем более что веревки надежно ограничивали его в остальных телодвижениях.
— Снова не то. Потребности подчиняться моему голосу не ощущается?
— О нет, пожалуй, пока воздержусь от повиновения. Хотя твоя настойчивость впечатляет, очень жаль, что она проявляется в весьма странных вещах. Лет десять назад все могло сложиться совсем иначе, обладай ты целеустремленностью в должной степени.
— Правда? А мне всегда казалось, что против твоей змеиной изворотливости нет средств.
Сухой смех пудрой рассыпался в воздухе. Его мельчайшие частички забивались в горло, вызывая кашель.
— Удивительно, что об этом говорит мне человек, менее всего пострадавший от тех событий. Не тебе пришлось договариваться с главой Гильдии. И с главой профсоюза. И с предводителем восстания, кстати, тоже — благо, это был один и тот же человек. Меж тем, ты остался при титуле и деньгах.
— Я остался городским посмешищем.
В камине пламя невежливо поперхнулось особенно отсыревшим сучком.
— Не совсем корректное определение. Я бы назвал тебя экстравагантным богачом.
— Можешь называть меня как угодно. — В неверном свете улыбка на скуластом лице наводила на мысли о кличках, которые состояли бы из слов «ум» и «лишенный». — Еще одно изменение рецептуры, я уверен, и ты станешь достаточно сговорчив, чтобы согласиться на визит во дворец.
— Никогда не понимал, почему все так стремятся занять место патриция. Наверное, я чего-то не знаю.
Последняя фраза, произнесенная вполголоса, как и ожидалось, не была услышана предполагаемым собеседником. В первую очередь потому, что собеседник в своем личном мире уже давно перестал считать настоящий обмен реплик диалогом.
— И тогда… Для начала я раз и навсегда избавлюсь ото всех Гильдий. Власть должна быть сосредоточена в руках одного человека, достаточно опытного, чтобы знать, за какие ниточки дергать…
Темные брови практически против воли владельца насмешливо изогнулись. С трудом оторвавшись от созерцания одухотворенного, но безумного лица, синие глаза скользнули по разложенным на соседнем столе тошнотворно-блестящим инструментам.
— Итак, вы утверждаете, что огромный волк, влетевший следом за стрелой в комнату, мордой опрокинул заварочный чайник.
— Да, прямо на начинающийся в бумагах пожар. А потом, снеся с петель входную дверь, ворвался вот этот гном в платье…
— Не в платье, а в юбке, — недовольно пробурчала Черри, нервно перебросив топор из одной руки в другую. — И дверь я не снесла, а аккуратно сняла и отложила в сторону. Ну, вообще-то она сама упала, но аккуратно же. Почти не сломала перила на крыльце.
Драмнотт взглянул на нее поверх очков и сделал еще одну пометку в блокноте.
— Прошу, продолжайте, господин Розенкранц.
— Э-э-э… — Плюмбум замялся и покраснел. — А потом волк вдруг превратился в девушку. Ну, вы понимаете…
— Без платья, — пришла на помощь Ангва, стоящая около двери в Продолговатый кабинет и изо всех сил делающая вид, что не прислушивается. — И без юбки.
— Э-э-э… — Поведение Розенкранца напоминала реакцию обычного человека, никогда в жизни не планировавшего сталкиваться с военными механизмами, и внезапно наткнувшегося на катапульту. — Да. В обнаженную девушку. И потом она и гном начали наперебой спрашивать, все ли живы и не пострадал ли кто-нибудь от стрелы, чем очень взволновали магистра.
— А, то есть выстрел в окно и угроза сгореть заживо его никак не обеспокоили? — поинтересовалась Ангва, с любопытством проводя кончиками пальцев по непонятным вмятинам на стене.
— Он считает, что женщины плохо влияют на атмосферу в доме.
— По сравнению с дымом… — начала было Черри, но в этот момент топор выскользнул из ее хватки и наполнил приемную мелодичным грохотом. — Извините.
В глазах Драмнотта читалось полное согласие со словами Розенкранца.
— Уверяю вас, лорд Ветинари искренне сожалеет о случившемся, равно как и командор Ваймс, разумеется. Если вы будете так любезны подойти к придворному казначею в среду после пяти, то вам будут выплачена компенсация за причиненный моральный и физический ущерб.
— Но…
— В двойном размере.
Складывать и умножать Розенкранц умел и любил.
— Был рад знакомству, — воодушевленно заявил он, пожимая руку Драмнотта. — Несмотря на все обстоятельства. Приятно встретить человека, который понимает всю сложность службы у неординарной личности, — добавил он чуть тише, покосившись на часы, стоявшие в углу.
— Взаимно. — Драмнотт по привычке предпочел никак не комментировать последнее замечание. — Всего доброго.
Пролистав блокнот, секретарь уже открыл рот, собираясь обратиться к стражникам (стражницам? К сотрудникам Городской Стражи), как вдруг обнаружил, что вышеупомянутые были так заняты спором, что плевать на него хотели:
— Я уверена! Запах был необычный!
— Ангва, это алхимическая лаборатория, там все запахи, мягко говоря, не самые знакомые и приятные.
— Так вот, именно этот был другой. Очень назойливый и въедливый, но не противный. И совсем-совсем лишний там.
— Ты же говорила, что тот туман навсегда отбил у тебя способность различать ароматы.
— Я была неправа. – Ангва замолчала так резко, как будто поезд ее мыслей на полной скорости врезался в невидимую стену. — Стой. Черри, ты гений. Он казался знакомым неспроста! Там пахло…
— Прошу прощения. — Только боги знают, какие усилия приложил Драмнотт, чтобы его голос прозвучал спокойно — все-таки магистр Скобка был абсолютно прав. — Но прежде чем отправляться к патрицию с докладом, мне бы хотелось услышать и вашу версию произошедшего.
— Но ведь тот парень все уже рассказал, — возмутилась Ангва.
— Вы не задумывались, откуда в казне возьмутся деньги на выплату компенсации, не так ли?
— Где, говоришь, бумага? — Будучи гномом, Черри несколько быстрее улавливала суть денежных вопросов.
— Нам нужно будет туда вернуться, — прошипела Ангва, когда Драмнотт великодушно оставил их наедине с отчетом.
— Полагаю, джентльмены, ультиматум со стороны Орлеи стоит ожидать со дня на день. — Лорд Низз побарабанил пальцами по раме. Продолговатый кабинет сегодня был на удивление многолюден.
— Может быть… — Неуверенность в голосе лорда Силачии заявляла всем присутствующим, что вероятность бытия этого конкретного «может» стремится к нулю, — они не станут принимать необдуманных ответных мер. В конце концов, Сумасбродди здесь в качестве туристов.
— Конечно, — подхватила королева Молли, — и только что представители власти Анк-Морпорка заперли в камере обычных жителей Орлеи, которые по чистой случайности являются высокопоставленными особами. Любой правитель не раздумывая поверит в эту историю. Я всего лишь глупая женщина… — Стоящий у стены мистер Боггис закашлялся, — и могу чего-то не понимать…
— Мадам, я уверяю вас, мы все несколько обескуражены. — Лорд Низз отвернулся от окна и обратил все свое внимание на Ваймса. — И не можем понять, чем были вызваны подобные действия со стороны Городской Стражи.
— Сэр Сэмюэль, какова официальная причина ареста Беатриче и Балу Сумасбродди? — Патриций, вопреки обыкновению, не перекладывал бумаги, не проставлял пометки на полях прочитанных документов, не просматривал письма. Его взгляд впервые за очень долгое время был направлен прямо на командора.
Ваймс было заставил себя отвести глаза от стены чуть выше левого плеча Ветинари и посмотреть на самого патриция, но многолетняя привычка взяла верх, и он ответил с абсолютно непроницаемым выражением лица:
— Нападение на офицера стражи при исполнении обязанностей, сопротивление при аресте, нанесение повреждений дозорным, имуществу дозорных, имуществу третьих лиц… — Ваймс пожалел, что Моркоу остался в управлении, все же ему куда проще давались такие монологи.
— Достаточно, командор.
Встревоженный шепот в рядах городской аристократии приобрел легкий злорадный оттенок. В то же время присутствующие испытывали смешанные чувства жалости и облегчения: патриций бил все рекорды по продолжительности Пристального Взгляда. Каждый, кто хоть раз испытывал этот прием на личном опыте, сдерживал желание приподнять воротник и вжаться подальше в стену.
Ваймс переступил с ноги на ногу и поскреб щетину. Отличительной особенностью белой, хорошо оштукатуренной стены было то, что она была превосходным собеседником. Иногда Ваймс задумывался, сколько лет он уже знает эту стену, как многое они пережили вместе. Вон та трещина появилась, когда огромный дракон решил, что ему не нравится сама идея многоэтажных дворцов. А вон то пятно, почти незаметное, оставила Черри со своими реактивами, когда обыскивала кабинет на предмет яда. Ваймс редко к чему в жизни относился с дружелюбием (ну или хотя бы без открытой враждебности), но эту стену он вполне готов был пригласить как-нибудь вечером в бар.
— Сэр Сэмюэль, надеюсь, констебль Ангва находится в добром здравии? — Черный силуэт Ветинари, встав между стеной и Ваймсом, разрушил гармонию воспоминаний последнего.
— Да, сэр.
— То есть, прошу вас, поправьте меня, если я ошибаюсь, она не получила никаких физических травм?
— Сэр.
— Ваймс, боюсь, достопочтенные члены совета еще не познали в совершенстве науку распознавания значений слова «сэр» в вашем исполнении. Будьте любезны расшифровать.
— Нет, сэр, физически констебль Ангва полностью здорова. Но эта Сумасбродди применила к ней колдовство…
— У вас есть доказательства?
Командор мысленно дорисовал трещину до потолка, до самой лепнины. Гипсовый завиток в его воображении медленно откололся и — скажем спасибо силе тяжести, в конце концов, она и была виновницей большинства преступлений Плоского мира — полетел вниз, туда, где чисто случайно стоял лорд Ветинари.
— Если слов самого констебля Вашей милости недостаточно, то вся Улица Золотых Лепестков видела, как Сумасбродди заставил арбалет бешеной вороной летать вдоль аллеи.
Ваймс шел ва-банк, понимая, что наличие арбалета как по волшебству превращает любое колдовство в самозащиту: дурацкий каламбур, еще более идиотская реальность. Слова Ангвы о странном самочувствии после общения с орлеанской бесовкой никаким образом не являлись основанием для ареста, так что арбалет, конечно, доставать не стоило. Особенно Детритусу. Особенно со словами «Н’и где эти лягушатники?». Однако на стороне Ваймса, как ни странно, были все собравшиеся в кабинете, точнее не они сами, а их присутствие, не позволявшее Ветинари высказать доводы прямо. Патриций прекрасно понимал, почему Ваймс запер Сумасбродди в камере.
— Похвально, командор, что вы никогда не пренебрегаете очевидным, — заметил Ветинари, подходя к окну. Ваймсу показалось, что лорд Низз экстренно научился телепортироваться: секунду назад он стоял, прислонившись к стеклу, и вот — уже в другом конце комнаты. — Опасные и могущественные личности, иностранцы, приезжие — можно было догадаться, что вы сочтете их подозрительными.
Где-то на дальнем берегу реки несбыточных желаний, текущей сквозь угрюмые земли фантазий командора Городской Стражи, гипсовый завиток превратился в многотонный утес.
Стена участливо молчала, и Ваймс был полностью с ней солидарен. Он промолчал о том, что изначально патриций сам приказал ненавязчиво сопровождать Сумасбродди, пока те не насладятся красотами (а точнее, не замаринуются в кислотах) Анк-Морпорка. Во имя их же безопасности, разумеется.
Ваймс промолчал и о том, что женщина, одетая только в туман, отбивает всякое желание мирно обсудить проблему, особенно если туман очень голоден. Командор не хотел задумываться о том, что именно подтолкнуло его к такому выводу, но ощущение плотоядного взгляда белесой массы вряд ли планировало стереться из его памяти. Ваймс уже предвкушал кошмары, в которых раз за разом синьора Сумасбродди поднимает на него глаза без зрачков и радужки, похожие на небо в зимнюю беззвездную ночь, а изо рта у нее сыпется песок.
— С прискорбием могу сообщить, Ваймс, что ваши благие намерения и тяга к скорейшему исполнению долга снова оказались тщетными, а с определенной точки зрения — даже губительными.
— Удивительно, как ошибка одного мужлана может привести к многомесячным кропотливым разбирательствам… — Лорд Ржав никогда не отличался способностью выбирать правильные моменты, но, судя по сжавшимся побелевшим губам патриция, сегодня он превзошел самого себя.
С определенной точки зрения.
Командор усилием воли заставил себя оторваться от созерцания штукатурки. Лорд Ветинари был высоким человеком, и однажды, если вспомнить ту историю с мышьяком, Ваймс уже видел, как поэтапно, можно даже сказать, посуставно, длинное тело принимает горизонтальное положение. Но тогда кроме Ваймса там был только старина Фред, а у него, по словам патриция, были особые качества. Например, старина Фред всегда четко понимал, какие вещи стоит обсудить за кружкой-другой пива, а какие лучше моментально забыть.
Сейчас же в кабинете находилось слишком много людей. Конечно, далеко не каждый из них был в состоянии заметить, что кожа на костяшках пальцев Ветинари готова лопнуть — так сильно он сжимал набалдашник трости. Сэм подозревал, что только эта трость и удерживает патриция от падения: недолгого с точки зрения законов физики, но необратимого.
С определенной точки зрения.
— Да, работы много, и я уверен, что сэр Сэмюэль немедленно положит прекрасное начало трудоемкому процессу урегулирования намечающегося международного конфликта. — Голос Ветинари звучал насмешливо и очень ровно. — Не смею вас больше задерживать, джентльмены. Мадам. — Ваймс приблизительно представлял, чего стоил патрицию учтивый кивок в сторону королевы Молли — из глазницы серебряного черепа выкатилась красная капля.
Он также представлял, что, судя по поднявшемуся гулу, публика расходиться не собиралась. Как дикая стая подсознательно чувствует слабость вожака, так и аристократическая верхушка города почуяла запах крови, еще не понимая, что происходит.
— Но мой лорд, разве не стоило бы вам сейчас отправиться с официальным визитом к чете Сумасбродди, чтобы принести наши самые искренние извинения? — продолжил свой разрушительный монолог лорд Ржав.
Ваймс закрыл глаза и глубоко вдохнул.
— Думаю, его милость не сможет попасть к чете Сумасбродди, Рональд. Если только захочет прокричать извинения сквозь дверь камеры…
Все присутствующие замерли от сладковатого ужаса. В Анк-Морпорке очень любили цирковые выступления — всегда был шанс, что гимнаст сорвется с каната. Еще через пару секунд до мозгов публики дошло понимание, что сравнение не совсем корректно. Здесь, в Продолговатом кабинете, они, скорее, столкнулись с поведением свихнувшегося дрессировщика, открывшего клетку с голодными и отнюдь не травоядными животными. Или птицами.
С хищным фламинго.
— У меня нет никаких оснований для их освобождения, — добавил Ваймс, чувствуя невероятную легкость смертника.
— Господа, если у вас, как и у командора, остались еще вопросы ко мне, будьте добры подождать своей очереди в приемной.
— Я не спрашиваю, мой лорд, я утвер…
Окончание предложения потонуло в шорохе шагов, плащей, а также в треске дверного проема, когда сразу несколько членов городского совета не смогли решить, в каком порядке они покинут кабинет.
— Великолепное, хоть и абсолютно бессмысленное представление, — заметил Ветинари, едва они с Ваймсом остались вдвоем.
— Не расстраивайтесь, одно ваше слово — и я верну всех обратно, — оскалился Сэм. — Когда это началось опять?
Ветинари приподнял бровь.
— Удивительно, как вы всегда умудряетесь сконцентрироваться на ненужных деталях. Главное в этой ситуации то, что либо Сумасбродди невиновны, либо по темнице Городской Стражи сейчас расхаживает второй патриций.
— Расхаживает? — Ваймс положил шлем на стол, не замечая, что тот безжалостно смял какие-то бумаги. — Судя по вашему состоянию, ваш двойник способен только ползать. Где бы то ни было.
— О, Ваймс, уверен, вам есть, чем заняться. Пойдите, выпустите дипломатов, в конце концов.
— Ничего с ними не случится, разве что констебль Визит сведет их с ума своими проповедями. Сэр.
Неприятно усмехнувшись, Ветинари шагнул вперед. Черная трость падала очень медленно, заляпанный алым набалдашник пару раз неохотно сверкнул на солнце. Ваймсу показалось, что звук удара трости о пол достиг его ушей, предварительно попутешествовав по Сто Лату, Псевдополису и, возможно даже по Овцепикским горам, успев запылиться и приглушиться до почти неразличимого клацанья. За свою долгую и, вопреки обычным утренним размышлениям, не всегда бессмысленную жизнь Ваймс научился неплохо справляться с различными бытовыми и профессиональными травмами. Вывихнутые лодыжки, дыры в конечностях, проделанные теми или иными острыми предметами, легкие сотрясения, выбитые зубы были вечными спутниками дозорных. В сочетании с алкоголем вероятность приобретения вышеперечисленных украшений возрастала прямо-таки в геометрической прогрессии. А если вспомнить, что по долгу службы дозорным приходилось сталкиваться не столько с преступниками, сколько с жертвами разбойных нападений и убийств, то Ваймса и вовсе непросто было напугать или удивить видом физических повреждений.
Однако сейчас он снова, как и прошлой ночью, почувствовал себя в тупике.
Во-первых, чтобы удержать от падения патриция Анк-Морпорка, Ваймсу пришлось вцепиться тому в плечи. Судя по зрачкам Ветинари, за долю секунды сузившимся от диаметра крышки колодца до острия булавки, подобное прикосновение оказалось весьма болезненным. Сэма вообще всегда раздражали скрытые, неочевидные повреждения — приходилось звать врача, валяться в постели, в общем, тратить время на всякие глупости. И сейчас, подозревая, что лекарь вряд ли поможет, он понятия не имел, что делать дальше. Усадить за стол? Уложить на пол? Прислонить к стене? Нет, точно не последнее, это они уже проходили. Перебрав в голове все возможные идиотские вопросы (зачем спрашивать «где болит», когда и так ясно, что в ответ услышишь «везде»), Ваймс предпочел стиснуть зубы и совершить самую большую глупость в жизни.
Автор: TABUretka
Бета: Levian
Подцикл: Стража
Жанр: юмористическое фэнтези
Статус: закончен
Персонажи (пейринг): Ваймс/Ветинари, Моркоу, Ангва, Черри Литтлботтом, Драмнотт и другие.
Рейтинг: R
Размер: макси, около 28 000 слов.
Дисклаймер: отказываюсь.
Саммари: в Анк-Морпорк в отпуск приезжают два дипломата из Орлеи. Магистр алхимических наук ставит диковинные эксперименты. Как со всем этим справится Ваймс, учитывая, что в городе теперь два патриция?
Предупреждения: переводы имен и названий могут не совпадать с официальным русским переводом.
читать дальше. Продолжение в комментарияхРечная вода впитывала ночной мрак и отдавала взамен белесую дымку. Течения в дельте почти не ощущалось, волны накатывали на топкие берега, с чавкающими звуками вгрызались в почву, проникая все глубже и глубже в сердце земли. Вам стоило быть очень аккуратным и не злоупотреблять пешими прогулками в здешней местности, если, конечно, в вашем арсенале не завалялось полезной способности вытаскивать себя за волосы из трясины.
Тишины не случалось с этими болотами с тех самых пор, как скромная неорганическая порода соприкоснулась с полной жизни каплей воды. Кузница мироздания, колыбель сущего — как ни назови получившуюся в результате смесь высокой температуры и зашкаливающей влажности, по факту она представляла собой огромный котел, в котором вяло вздувались грязевые волдыри, наполненные ароматными испарениями и всевозможными паразитами. Здесь постоянно кого-то громко и с хрустом пережевывали, жизнь так и шлепала по воде, хлопала крыльями по воде, била хвостом, ныряла в воду и затаивалась в… ну вы поняли.
И все это происходило на фоне непрекращающегося неумолимого гула. Тональность менялась от высокого жалостливого писка до угрожающего жужжания, однако звук не пропадал ни на секунду.
В таких декорациях хорошо было выпивать, выслеживать и ворожить. Причем те, кто по тем или иным причинам (но чаще все же в поисках более сухой среды обитания) перебирался в другие страны, редко расставались с привычкой предаваться вышеперечисленным занятиям, порой всем трем одновременно.
На расстоянии в две тысячи миль отсюда течение в дельте совсем другой реки тоже почти не ощущалось, но совсем по иным причинам. Просто твердые субстанции всегда обладали меньшей степенью текучести, нежели жидкие. Исходя из этого постулата, самоубийцы, выбирающие реку Анк своим последним пристанищем, имели в виду, что они скорее рискуют разбиться насмерть, чем утонуть.
С.Р.Б.Н. Достабль не любил эту часть города. Слишком чистые тут были стены, слишком высокие заборы и слишком незаинтересованные покупатели. То ли дело Тени — покупатели там тоже не отличались особым рвением приобрести что-либо с лотка Достабля, зато честно и сразу заявляли о своем намерении украсть приглянувшееся «что-либо».
Искренность — вот что ценил Себя-Режу больше всего на свете, поэтому и сам он в совершенстве научился с Абсолютно Честным взглядом рассказывать о составе сосисок. И вообще, он считал, что торговля и правда — вещи неразделимые. Главное, вовремя сообразить, какую именно правду хочет услышать покупатель.
За высокими каменными заборами искренностью и не пахло. Горничные и лакеи лицемерно отворачивались и запирали калитки при приближении Достабля, даже не желая взглянуть на новые пятновыводители, которые просто-напросто закрашивали пятна более ярким цветом. С.Р.Б.Н. и не ожидал сногсшибательного эффекта в первый же вечер, но…
И тут Достабля в прямом смысле чуть не сшибло с ног.
Кто тут хотел, чтобы запахло искренностью? Если тебя интересует мое мнение, правда воняет именно так, — раздался из недр подсознания тоненький ехидный голосок здравомыслия.
С.Р.Б.Н. Достабль не любил эту часть себя.
Речная вода впитывала ночной мрак. В белесую дымку, окутывающую высокие стены, вплетался непередаваемый аромат сырости, гнилых досок, крови и дохлых мух. На невероятно длинное мгновенье торговцу показалось, что его ноги проваливаются в жирную липкую грязь, увязая все глубже и глубже.
Им бы не помешало освежить воздух, — подумал Себя-Режу, с трудом делая шаг, — что-нибудь вроде… м-м-м… флакончика с духами для гостиной, и назвать как-то… речная свежесть. — В воздухе отчетливо запахло тухлой рыбой. — Ой, нет, точно не речная.
Белесая дымка заползала в ноздри, протискивалась в приоткрытые губы, заставляя мир плавно раскачиваться. Достабль споткнулся и упал на колени, равнодушно осознавая, что подняться ему вряд ли удастся. Его взгляд лениво блуждал по темной дороге и запертым дверям черных ходов. И тут Себя-Режу наткнулся на ответный взгляд.
Такого заряда бодрости он не получал очень, очень давно. Даже под страхом попадания в яму со скорпионами и змеями он не смог бы объяснить, каким образом уже через три минуты оказался в пяти милях от того места.
Даже под страхом личного разговора с патрицием он не поведал бы, что неподвижные ярко-синие глаза преследовали его в кошмарах еще много месяцев спустя. Впрочем, не только они, но и капризно изогнутые губы, и курносый нос, и соломенные локоны — в общем, все, что прилагалось к отрубленной голове, которую он увидел той ночью в темном переулке. Не то чтобы он никогда раньше не видел отрубленных голов, но в этой было что-то особенно мрачное — то ли отсутствие крови, то ли застывшая улыбка.
— А мне кажется, у нее очень дружелюбное лицо, — задумчиво произнес Моркоу, размашисто шагая по улице Малых Богов.
— Тогда у него отличные… — Ангва нахмурилась, пытаясь припомнить, к чему именно в этом человеке можно было бы применить слово «отличные», — чемоданы.
Моркоу изо всех сил старался не улыбнуться.
— Чемоданы?
— Да. Отличные, э-э-э… большие и представительные.
— Чемоданы.
— Заткнись.
Усилия капитана пошли прахом. Он был так ослепителен, что Ангве чудилось, будто его профиль отпечатывается на сетчатке ее глаз.
— А ты бы хорошо смотрелся на монетах, — заметила она.
— Нет.
Несмотря на то, что небо оставалось безоблачным, улица внезапно потускнела.
— Сосредоточься лучше на наших гостях.
Ангва вдохнула насыщенный воздух Анк-Морпорка. Прошло уже достаточно времени с тех пор, как она впервые оказалась здесь. Тогда, едва не расставшись с завтраком, сознанием и несколькими внутренними органами, она терялась в догадках, как люди умудряются выживать в городе с такой богатой атмосферой. Теперь же она без труда выделила из какофонии запахов тонкий тревожный аромат…
— Они по-прежнему в Храме летучих кузнечиков.
— Наверное, заинтересовались архитектурой. Знаешь, я читал в одной книжке…
— …«Самые нелепые факты о форме дверных проемов, принятой в Морпоркской храмостроительной артели», — пробормотала Ангва еле слышно.
— …что все поверхности в этом Храме выгнуты в другую сторону и вывернуты наизнанку, чтобы полностью отражать дух противоречия летучих кузнечиков.
Ангва посмотрела на него с непередаваемой нежностью. Он был так ослепителен, что ей чудилось, будто ее сердце сейчас само вывернется наизнанку.
— О, гляди! — Вдалеке показались две тонкие фигурки. — Думаю, они уже прониклись духом противоречия. — Ангва слегка поморщилась. — Знаешь, от него пахнет горечью. Миндалем, очень пронзительно, как будто иголки впиваются куда-то под ребра.
Моркоу нашел ее ладонь и сжал на секунду.
— Это не миндаль. Чтобы стать хорошим дипломатом в Орлее, необходимо досконально изучить искусство отравлений. Только в случае, если претендент освоит эту науку лучше своего предшественника, у него есть шанс занять высокий пост. Синьор и синьора Сумасбродди представляют Орлею на международных переговорах уже много лет, и за все эти годы никто не смог доказать их причастность к гибели иностранных политиков. По крайней мере, до объявления войны дела так и не дошло, зато многие правители предпочитают решать вопросы с Орлеей быстро, не доводя дело до совместного застолья.
— Но они в Анк-Морпорке уже почти неделю, и до сих пор ничего не случилось! — Ангва со смешанным чувством отвращения и любопытства рассматривала идущую впереди пару.
— Меня тоже это беспокоит, — совершенно серьезно ответил Моркоу.
Тупик был, прямо сказать, ничем не примечательный. Таких глухих переулков, запечатанных искрошившимися стенами, в городе встречалось более чем достаточно. Как правило, побелка (та, что чудом выдержала неравный бой с законами тяготения) была покрыта замысловатым узором из уличных откровений. Много нового узнавал случайный путник о количестве возлюбленных некой Мэри, об умственном развитии Билла, а также, чаще всего, о постельных предпочтениях патриция Анк-Морпорка.
Как раз мимо одного такого тупика и брел Ваймс, когда оттуда донесся деликатный хрип.
Командор не раз слышал мнение, будто по прошествии достаточного срока над многими неприятностями, приключавшимися в жизни, можно от души посмеяться, даже насладиться приступами ностальгии по давно забытым временам.
Спустя много лет, перебирая в памяти все случившееся, Ваймс не испытывал ни малейшего желания улыбнуться. Из широкого спектра ощущений, обуревавших его в процессе перебирания, лично он выделил бы настойчивую потребность что-нибудь разбить и предательский холод, сковывающий пальцы ног.
Он мог бы и не выходить из дома в тот вечер. Спокойно посидеть в гостиной, в блаженном одиночестве и тишине, не нарушаемой звуками взрывов и последующим влажным чавканьем. Сибилла только что на две недели укатила в Псевдополис на конференцию, посвященную проблеме диагностирования железистого отложения в верхних отделах пятого желудочка дракона на ранней стадии пупырчатой лихорадки. Его подчиненные неплохо справлялись с обязанностью не упускать из вида этих орлеанских дипломатов, чтоб их тролли разорвали. Его дворецкий закрыл бы глаза на пару-тройку бокалов старого доброго виски, выпитых Ваймсом перед сном.
Но он вышел, гонимый, как всегда, невнятным инстинктом дозорного, проработавшего в Ночной страже больше двадцати лет. Вышел, потому что даже с закрытыми глазами способен был определить на какой улице находится — по неровностям мостовой. Потому что ему нужно было выкинуть из головы все мысли, а в замкнутом пространстве избавиться от них не представлялось возможным.
К тому моменту, как некто в тупике прохрипел на бис, в голове у Ваймса было пусто и безмятежно. Поэтому он, вместо того чтобы пройти мимо (мало ли причин у горожан хрипеть в ночи в пустом переулке, законом не запрещено — и ладно), остановился и вгляделся в сероватую полутьму.
— Брось оружие, если оно у тебя есть, не делай резких движений и издай еще какой-нибудь звук, если тебе и правда нужна помощь. — Ваймс не горел желанием возиться с неудачливым вором или лишенным лицензии убийцей, но мерзкая «глубина души», в которой обитала неукротимая совесть командора, не позволяла ему развернуться и уйти.
— Если позволите, я бы не стал избавляться от оружия, оно дорого мне как память.
Ваймсу показалось, что его вздернули вверх ногами, крепко приложив при этом затылком о каменный бордюр. Тошнотворное головокружение было настолько реальным, что он даже провел рукой по шее, ожидая наткнуться на липкую струйку крови.
Не до конца соображая, что творит, он сделал несколько шагов, пока не смог, наконец, разглядеть человека, привалившегося к дальней стене тупика.
Правая ладонь лорда Ветинари поглаживала выцарапанную кем-то на кирпичах емкую характеристику очередного Джона, периодически пальцы конвульсивно подрагивали и сжимались, словно стараясь вцепиться в трещины и удержать своего владельца в вертикальном положении. Тем не менее, патриций медленно съезжал вниз, пачкая безупречно черный сюртук в едкой ржавой пыли.
— Вы! — Ваймс, который сейчас болтался вниз головой в своей личной альтернативной вселенной, отрешенно заметил, что командор, оставшийся в Анк-Морпорке за главного, страшно разозлился. — Вы! Вы вообще что здесь делаете?!
Патриций, коротко выдохнув, скривил губы в подобии усмешки.
— Это… довольно интересная история. Боюсь, что не успею ее вам рассказать.
Глаза у него блестели как-то очень странно, Ваймс бы даже сказал «лихорадочно», если бы речь шла не о Ветинари.
Однако цветом лица патриций сейчас не слишком отличался от адвоката Сибиллы, Моркомба. Только если для вампира это было приемлемо, то для живого (чтобы там не утверждали горожане) человека такая бледность означала не слишком счастливое будущее.
Ваймс заторможенно наблюдал, как правая рука патриция оставила в покое стену и, потянувшись к наглухо застегнутому воротнику, безвольно упала. Вместе с самим Ветинари.
Если угроза собственной жизни всегда заставляла командора чувствовать себя более… живым, то, как оказалось, угроза жизни Ветинари превращала его в слабоумного идиота. Его мозг не в состоянии был обработать информацию такого рода, ни тогда, когда он вытаскивал окровавленного патриция из-под обстрела, ни сейчас.
Он же был правителем города, в конце концов, его основным талантом было умение выживать при любых обстоятельствах.
Командор опустился на колени рядом с Ветинари.
— Ваймс. — Голос был таким тихим, что Сэму пришлось наклониться еще ниже, так что дыхание опалило его кожу. — Если бы я знал, что у тебя будет такое выражение лица, я…
— Заткнись. Сейчас я позову врача. Это быстро. — Командор попытался подняться, но тут цепкие горячие пальцы впились в его локоть практически мертвой хваткой.
— Даже не думай. Полагаю, быть повешенным за убийство патриция — не совсем та судьба, о которой ты мечтал. — По лицу Ветинари ничего нельзя было прочесть, но Ваймс вдруг отчетливо увидел, как двигаются желваки под бледной кожей.
Боги, ему ведь зверски больно, — мелькнуло у него в голове.
— Ты…
— Уходите, командор Ваймс. — Каким-то образом патриций умудрился улыбнуться почти так же остро, как раньше. — Было приятно встретить вас этим вечером, не смею больше задерживать.
— Сэр? — от неожиданности и нелепости предложения Ваймс припомнил свой излюбленный ответ на вопросы и предложения Ветинари.
— Считайте это приказом.
О, ну конечно же.
Все, с него хватит этой ерунды, пусть потом лекарь объяснит патрицию, что прогулки по ночному городу могут нанести непоправимый вред здоровью.
Видимо, Ветинари и сам понял, что приказывать, лежа на земле в грязной подворотне — не самая лучшая затея, поэтому хватку не ослабил.
— Отпустите мою руку, сэр, и я немедленно исчезну отсюда, — неожиданно мягко попросил Ваймс.
Ветинари прикрыл глаза и покачал головой.
— Упрямство… — начал он.
— Не раз спасало мне жизнь, — закончил за него командор.
Пальцы на его локте сжались еще сильнее, передавая дрожь, охватившую все тело Ветинари.
— Ну что же вы, мой лорд, — прошептал Ваймс, не думая, что говорит. Злость ушла, оставив его опустошенным.
Ладонь Ветинари соскользнула с его руки, отброшенная последней, самой сильной конвульсией.
— Сэр?
Кажется, близился рассвет, когда Ваймс поднимался по ступеням во дворце патриция. Хотя теперь было непонятно, чей это, собственно говоря, дворец. По крайней мере, Ваймсу было непонятно. Ему также было не ясно, как именно он провел последние несколько часов, и какого черта пришел сейчас сюда. Он помнил, что какое-то время он сидел около… тела. Помнил, что почему-то совсем не удивился, когда вдруг разглядел сквозь переставшую вздыматься грудь грязные камни, которыми была вымощена улица. То, что труп Ветинари просто растаял в воздухе, показалось командору очень логичным, хотя к тому времени за логику у него отвечал все тот же внутренний Ваймс, провисевший вверх ногами слишком долго.
В безмятежном лунатическом состоянии миновав королевскую стражу, Сэм вошел в Продолговатый кабинет и плотно затворил за собой дверь.
— Сэр, мне кажется, этой ночью вы умерли недалеко от Зефирной улицы.
Патриций сидел за столом. Сидел болезненно прямо, словно на это уходили все оставшиеся силы. Цветом лица Ветинари по-прежнему сильно напоминал нежить.
— Я заметил, командор, — ответил он светским тоном. — Я заметил.
— Смелая девочка.
Ангва поудобнее устроилась на жестком крыле. Не то чтобы в Анк-Морпорке были предусмотрены специальные места для отдыха горожан, снабженные уютными уголками, фонтанами и прочим, но скульптуры здесь иногда встречались. В основном такое случалось где-нибудь неподалеку от домов, в садах которых количество мраморных беседок перевалило за критическую массу. Около века назад город поглотила мода на скульптурные композиции. Каменщики провели немало бессонных ночей, снабжая тех, кто мог себе это позволить, гранитными фигурами родственников и домашних животных. Загвоздка заключалась в том, что те, кто мог позволить себе заказать запечатленного в граните хорька, ловящего мух, редко согласились бы отказаться от высокого и крепкого забора, закрывающего весь вид. Таким образом, ничего кроме как выставлять все свои приобретения по другую сторону ограды жителям не оставалось. После трех или четырех попыток кражи, закончившихся двумя грыжами и одной сломанной ногой, воры согласились, что владельцы не зря не беспокоились за сохранность композиций.
С тех пор на том берегу Анка, который принято считать более экологически чистым, можно было запросто наткнуться на уцелевшего мраморного ангела, подозрительно напоминавшего колбасного магната прошлых лет.
Ангва смахнула с каменных кудрей паутину вместе с застрявшим там сором. Где-то между надтреснутым ухом и внушительным загривком небесного колбасника недовольно закопошился хозяин паутины. Презрительно посверкивая четырьмя парами глаз, он принял решение убраться подальше от этих странных созданий. Уж кем-кем, а людьми их точно назвать было нельзя.
— Обычно рядом с нами не рискуют оставаться наедине. — Звучание низкого грудного голоса завораживало. — С одной стороны, это хорошо, когда репутация работает на тебя. С другой — становится невыносимо скучно.
Несмотря на близость реки, ветер вел себя на удивление тихо, не пытался, следуя древней городской традиции, обшарить карманы или забраться под одежду. Ангва слышала, как шуршит осока, наперекор составу речной воды выросшая на берегу, как позвякивает браслет на тонком запястье, но не чувствовала ни дуновения. Потому длинные спутанные локоны ее внезапной собеседницы казались живыми. Они шевелились, подобно черным блестящим змеям, выгибались спиралями, переползали с плеч на спину, обвивали шею. Складки богато расшитого шелкового платья вторили неощутимым колебаниям воздуха, источая сладковатый запах болотного мха.
— Не думаю, что смогу составить вам компанию, — покачала головой Ангва, не спуская с женщины глаз.
— Ну отчего же, до полнолуния еще две недели. Или ты имеешь в виду тот факт, что ты в некотором роде моя стражница? — Синьора Сумасбродди улыбнулась. До этого момента Ангва и подумать не могла, что когда-нибудь в ее жизни появится возможность лицезреть улыбающегося ястреба. То ли немигающие глаза, то ли крупный, поистине выдающийся нос женщины привели к такому поразительному эффекту, но целую секунду констебль пребывала в полной уверенности, что слышит пронзительный клекот.
Сумасбродди смеялась.
— Видела бы ты свою физиономию, дорогуша. Удивленный волчонок, ну надо же.
— Откуда… С чего вы взяли? — опомнилась Ангва.
— Предпочитаю быть в курсе. Всегда полезно знать о тех, кто способен разнюхать обо всех твоих делах, — вздохнула синьора Сумасбродди. — И почему никто никогда не верит, что мы приехали просто отдохнуть?
— Никто в здравом уме не поедет отдыхать в Анк-Морпорк, — не задумываясь ответила Ангва.
— О, а как же все эти великолепные храмы? Люди с таким многообразием веры не могут не привлекать. Вы такие эмоциональные, такие… импульсивные.
Трава под ногами Ангвы заволновалась сильнее, когда женщина сделала несколько шагов вперед и коснулась рукой каменного крыла. Мрамор словно стал теплее, задрожал от прикосновения. Крохотные черепа на браслете ритмично приплясывали, хотя узкая ладонь спокойно лежала на застывших перьях. Белесая дымка начала подниматься от воды, ластиться к ногам Сумасбродди, как верный пес. Звуки приглушились. В соседнем особняке, Ангва знала, жил мистер Тимбер. Из его мастерской постоянно доносился назойливый визг шлифовальной машинки, на который периодически жаловались окрестные богачи. Делали они это скорее по привычке и без особого энтузиазма, больше желая достать командора требованием ввести закон, запрещающий подобные хобби на территории города. И если раньше Ангву и саму немного нервировал звук, то теперь ее рассудок старался вцепиться в него как в последнее доказательство реальности этого ставшего внезапно слишком зыбким мира. Однако жужжание истончалось, все больше напоминая комариный писк, белая дымка поднималась все выше и выше…
— Я не понимаю, зачем им это нужно. Орлейские дипломаты тем и известны, что методы их воздействия всегда отличались тонкостью и изяществом. — Пламя свечей отражалось в отполированной до блеска нагрудной пластине Моркоу, заставляя Ваймса щуриться. — А сейчас… Откуда эта посредственность и опрометчивость — приехать в чужие земли с неофициальным визитом и пытаться развязать войну, убив…
— Убийства не произошло, сэр. Как такового.
Даже мочки ушей капитана Моркоу выражали дружелюбие и желание помочь.
— Я знаю.
Ваймс провел ладонью по лицу. Этот жест никогда не приносил желаемой ясности мыслей, но позволял на секунду прикрыть глаза, дав шанс неисчислимому количеству деталей напомнить о себе, промелькнув на внутренней поверхности век. Командор не верил в закономерности и логические цепочки, зато уделял немалое внимание случайностям, цепляющимся одна за другую и в конечном итоге сваливающимся под ноги запутанным клубком очередного преступления.
— Может, это была иллюзия, сэр? Своего рода шутка, — задумчиво предположил Моркоу. — Я читал, орлеанцы очень уважают черный юмор, сэр. Например, карнавальные маски у них мало чем отличаются от тех, что используют врачи во время эпидемии чумы, поэтому многим иностранцам требуется некоторая практика, чтобы научиться отличать погребальные костры от празднования равноденствия.
— Не то чтобы у них был второй шанс, — пробормотал Ваймс, обходя свой рабочий стол по широкой дуге.
Главная проблема работы в Городской Страже заключалась не в том, что Анк-Морпорк фактически был городом, населенным исключительно преступными элементами. И даже не в том, что основной состав стражников был настолько разношерстным, что сама вероятность увидеть всех этих существ в одном помещении нагоняла тоскливые мысли о несовершенстве и многообразии вселенной. Главной проблемой издревле были бумажные завалы в кабинете командора Стражи. К великому сожалению Ваймса, ни один из ученых умов так до сих пор не обнаружил подходящего способа разделения двух этих несовместимых с его точки зрения понятий, в результате чего Сэм испытывал стойкое отвращение ко всему белому и шуршащему, вплоть до пуховых подушек.
В настоящий момент количество неразобранных и неподписанных бумаг в окрестностях его стола достигло той отметки, когда любое неосторожное движение могло привести к шелестящему и довольно болезненному (в случае столкновения с острыми краями) обвалу. Периодически из недр бумажных лабиринтов раздавалось вялое поскрипывание и ворчание, о природе которого Ваймс не хотел задумываться. Учитывая, сколько забытых тарелок скрывали под собой покрытые ровными строчками барханы, командор вполне мог претендовать на роль демиурга.
— Не сомневаюсь, что люди с хорошей армией не должны отказывать себе в таких шутках. Я не силен в дипломатических вопросах, но, кажется, в течение последних лет у нас не было никаких разногласий с Орлеей.
— Так точно, сэр, лорд Ветинари уладил все территориальные вопросы, а с торговыми неплохо справляется глава Гильдии Купцов.
Ваймс покачал головой.
— Ты помнишь, что я всегда говорю в таких случаях, Моркоу?
— Никогда не стоит принимать на веру фразу «Нет, сэр, у меня нет при себе оружия»?
— Нет, не это.
— Белый порошок, высыпающийся из подкладки плаща, вряд ли окажется мукой?
— Нет, и не это тоже.
— Не оставлять кружки на столе во время дежурства сержанта Детритуса, в караулке и так уже ни одного ненадкусанного стакана?
— Хм, кстати, у нас еще остались средства на новую посуду, или Нобби проиграл все общие деньги на прошлой неделе? — начал было Ваймс, но быстро опомнился. — Нет, сейчас не о том. Если самое логичное объяснение оказывается нелогичным, имеет смысл поискать ответ в другом месте. Никогда не стоит забывать о совпадениях.
— Вы хотите сказать, сэр, что, возможно, чета Сумасбродди не имеет никакого отношения к произошедшему с Его милостью? — с энтузиазмом предположил Моркоу.
— Мы должны рассмотреть подобный вариант. Согласись, в городе найдется ни одна сотня людей, не отказавшихся бы посмотреть на предсмертные судороги патриция, особенно если это не будет грозить им никакими последствиями. А уж если станет известно, что настоящий Ветинари испытывает абсолютно тот же спектр ощущений, что и умирающая копия…
Ваймс только в общих чертах рассказал капитану, что произошло с патрицием, не упоминая о пресловутых деталях. В данном случае, командор был практически уверен, что ни одна из мелочей не является зацепкой — слишком незначительными в масштабах дела оказались наблюдения. Однако, сам Ваймс, как ни пытался, не в состоянии был выкинуть из головы бесполезные картины. Он никогда не отличался особенно живым воображением, но единожды мысленно поставив себя на место Ветинари, решил, что вряд ли бы пережил нападение. Одно дело смотреть Смерти в лицо, в то время как кто-то целится в тебя из арбалета или огнедышащий дракон набирает воздуха в легкие для последнего (для тебя) выдоха. И совсем другое — сидеть, не ожидая ничего дурного, в кабинете, чтобы внезапно и без всякой видимой причины испытать всю прелесть перехода в неодушевленное состояние. Возможно, Ваймса спасло бы врожденное чувство противоречия, заставляющее его отрицать любой, даже свершившийся факт.
«Довольно интересный опыт, Ваймс, — объяснять собственному сознанию, что у него нет никаких оснований покидать телесную оболочку, несмотря на то, что нервные окончания говорят об обратном».
Сэм поморщился, вспомнив эти слова, произнесенные спокойным насмешливым голосом. Ветинари вообще повел себя (как всегда) бесконечно разумно, по порядку рассказав о том, что произошло с ним за ночь. Повествование не отняло много времени — вечер во дворце ничем не отличался от тысяч своих собратьев — до того момента, как патриций почувствовал недомогание, разумеется.
Довольно интересный опыт.
Типичный набор слов. С точки зрения Ваймса, тут больше бы подошло выражение «адская боль», но, вполне вероятно, Ветинари действительно не видел разницы между двумя этими понятиями.
Перед глазами командора мелькнуло бледное, покрытое испариной и похожее на посмертную маску лицо, залитое ленивыми рассветными лучами. Спокойное выражение никоим образом не делало картину более приемлемой.
Дверь распахнулась и ударилась о стену, вызвав легкое смятение в стройных бумажных рядах.
— Бет! Дорогая, мы опоздаем!
Ангва вздрогнула. Даже в воспоминаниях голос был мертвым, давящим. Налетевший сразу после выкрика порыв ветра едва не свалил ее на землю, разрывая белесую завесу.
Разрывая зрительный контакт с этими невозможными немигающими глазами.
— Да, мой хороший. Уже иду.
Выросшая в Убервальде девушка была достаточно близко знакома со всевозможными колдунами и ведьмами, но никто из них на ее памяти не ворожил так бессовестно и безыскусно. Сумасбродди же просто выставляла напоказ свои способности, намереваясь одновременно предостеречь и очаровать. Констебль не желала задумываться, откуда взялось это понимание, но не могла избавиться от ощущения раздвоенности, размытости. В липком тумане, наполненном запахом водорослей и крови, даже разум существа, привыкшего к своей, мягко говоря, множественной сущности, помутился, когда абсолютно противоположные желания начали разрывать сознание на части.
— Ей того и надо было. Свести меня с ума, чтобы я не знала, чего хочу на самом деле. Она будто выпила меня. — Ангва, измученная экзистенциональными метаниями, и не подозревала, насколько велика была доля истины в ее словах.
Тени плясали на потолке. На протяжении всего рассказа она с недоумением переводила взгляд с командора Ваймса на Моркоу и обратно.
— Я что-то не то сказала?
— Нет, что ты, мне просто вдруг захотелось прикрыть глаза рукой, свет что-то слишком яркий. Ну, капитан, чего мы ждем? Вперед.
Не всем в жизни повезло так же, как Леонарду Щеботанскому. Многим гениям приходилось мириться с необходимостью самостоятельно справляться с поисками щепотки чая и пары сэндвичей хотя бы раз в несколько дней. Конечно, у них всегда был запасной вариант, но любой вариант, который включал в себя Достабля и его лоток, следовало оставить на самый крайний случай.
Большинство смышленых ребят в определенный момент понимали, что наилучшей точкой приложения их талантов в городе, подобном Анк-Морпорку — городе бескрайних возможностей — являются мероприятия и проекты, чья суть находится по другую сторону закона. Если говорить честно — в милях от стены, к которой приколочена табличка «закон».
Эти приятели, как правило, заканчивали свои дни где-нибудь в недрах Теней, пытаясь обнаружить прореху в гениальном плане, пока прореха в собственной шкуре не повлияла окончательно на качество их мыслительного процесса.
Но были исключения и совсем иного плана. Иногда зевающая от скуки Вселенная устраивала аттракцион невиданной щедрости и дарила миру человека со способностями и удачливостью, позволяющей ему пережить встречу с суровой реальной жизнью.
Таким человеком был Джонатан Скобка. Вопреки своей невероятной рассеянности, а во многом — благодаря ей, он умудрился стать одним из самых богатых и уважаемых алхимиков в Анк-Морпорке. В юности он забыл, что в городе существует Гильдия Алхимиков, и углубился в собственные исследования. Естественно, все изобретения он держал в строжайшей тайне (у него постоянно вылетало из головы, что для того, чтобы они стали известными и востребованными, надо хоть раз показать их кому-нибудь). В то время как умельцы из Гильдии продолжали взрывать главное здание с завидной регулярностью, Джонатан имел возможность работать спокойно, без суматохи и хаоса. Поэтому когда несколько лет спустя молодой Плюмбум Розенкранц из Убервальда заглянул в кладовку учителя, он был вынужден провести серьезную беседу с собственными глазами и легкими, а также еще некоторыми органами, отказывающимися функционировать в обычном порядке.
Опять же, благодаря везению, магистру Скобке в ученики достался единственный на Диске человек, которому даже в голову не пришло присвоить себе чужие достижения. Более того, Розенкранц взял на себя все так называемые связи с общественностью, занявшись, наконец, внедрением инноваций. До того, как Плюмбум покинул родину в надежде изучить основы Великого Делания, он получил неплохое (хоть и специфическое) юридическое и экономическое образование. Неудивительно, что спустя несколько лет даже Гильдия Алхимиков пользовалась плодами изобретений Скобки. Учитывая, что Джонатан в результате неудачного эксперимента получил порошок, увеличивающий прочность обычного кирпича в семь раз при добавлении в глину на ранних стадиях изготовления, алхимики в принципе время от времени задумывались о том, чтобы на сэкономленные деньги основать фонд имени Скобки.
Даже когда учитель и ученик перебрались на другой берег реки и обосновались в просторном особняке, Джонатан предпочитал работать в небольшом, набитом книгами кабинете. Не то чтобы он был большим приверженцем ограниченных пространств, просто перспектива искать потерянный среди вороха прочих черновиков свиток в огромном зале на втором этаже, либо в просторном подвале, приводила магистра в панику. Розенкранц редко заходил в обитель алхимика, в основном потому что не любил…
— Ты перекладывал мои записи?!
… истерик.
— Нет, я не вижу в этом смысла. — Молодой человек устало потер переносицу и поправил очки.
— Но здесь все не так, как было! Понимаешь! В этом углу, вот здесь, на третьем томе «Философии камней в добывающей промышленности» лежала вырванная из ежемесячного алхимического вестника страница, там были расписаны свойства полимерной смолы… — На широком румяном лице отражалось крайнее беспокойство.
— Это было два месяца назад. Вы еще долго спорили о бесполезности этой странной массы с вашим другом, и с тех пор вы уже отказались от идеи.
— Ничего подобного! Если производить нагрев, когда марс находится в третьем доме, и добавить пол-унции человеческой крови…
— Боги, где вы взяли человеческую кровь?
— Порезался вон тем серпом. Я случайно.
Розенкранц внимательно осмотрел тонкий посеребренный серп и в который раз подумал о том, чтобы выкинуть из дома все острые предметы. Рассеянности Джонатана как раз могло хватить на то, чтобы перерезать себе глотку и не заметить этого.
— Так вот, забудь про кровь, там странные побочные эффекты получаются в теории, а вот если все-таки нагревать, постепенно повышая давление, так чтобы… Ну-ка, посмотрим, как изменится формула… — Скобка уже вовсю шкрябал пером по очередной бумажной поверхности, — и при такой температуре хрупкости мы получим…
Розенкранц тяжело вздохнул. За прошедшие годы он ко всему научился относиться философски. Он уже давно оставил мысли о том, чтобы стать алхимиком самому, дел и без того хватало, спасибо гениальности Джонатана, но до сих пор эти невнятные бормотания вызывали у него приступы жгучего сожаления, что он так и не освоил науку сотворения в совершенстве. Осторожно, стараясь не наступить на устилавшие пол заметки, он двинулся к выходу. На пороге Розенкранц застыл и обернулся. Конечно, как уже было сказано выше, философское отношение к жизни его во многом выручало. Но даже в его картину мира никак не вписывалась арбалетная стрела, разбившая окно и угодившая прямиком в старенький атанор.
Пламя, памятуя о том, что воспитанность и здравомыслие подразумевает под собой неспешный процесс смакования, пару раз лизнуло сухой древесный бок, после чего, наплевав на приличия, набросилось на дрова с жадностью вечно голодного существа, свойственной лишь огню и капралу Ноббсу.
Честно говоря, здесь особо не на что было смотреть и некого согревать, так что вся эта выделяющаяся в процессе горения энергия абсолютно зря расходовалась на свет и тепло.
Однако не менее полусотни пар глаз наблюдали.
Долгие годы они изучающе вглядывались в каждое движение умелых рук, технологическая последовательность действий давно превратилась в ритуал. И если некоторые священники легкомысленно называли религию совокупностью ритуалов, то Вселенная просто вынуждена была признать логичной и обратную последовательность — совокупность ритуалов вполне могла считаться религией.
Миллионы людей каждое утро поклонялись чашке кофе.
Тысячи — устраивали паломничество в магазины, где начиналась распродажа новых квантовых бесов марки «Груша».
Не менее полусотни пар глаз следили за действиями своего персонального бога, который буквально несколько дней назад вдруг поменял алгоритм функционирования их личного космоса.
Нельзя сказать, что процесс создания стал более зрелищным, напротив, зарождающаяся в обыденных вещах магия, казалось, не собиралась проявляться в этом представлении. Скорее всего, причина этого крылась именно в уникальности и беспрецедентности явления. Вселенная, содержащая в себе Плоский мир, была настолько толерантной, что считала всякие отклонения от нормы по определению не извращением, но проявлением индивидуальности. Таким образом, с точки зрения Вселенной, преследование явления, не подчиняющегося Закону Сохранения, стало бы ничем иным как ущемлением прав данного явления. В конце концов, несмотря на всю консервативность сил, только сама энергия могла решать, оставаться ли ей постоянной, или махнуть на все рукой и поступать так, как хочется.
Однако было что-то печальное и настораживающее в том, как из тонкого листа бумаги, испещренного знакомой каждому в городе вязью почерка, капли смолы и капли крови образуется нечто абсолютно отличающееся от ожидаемой кучки липкого пепла.
Тонкие веки распахнулись, и перед очередной парой глаз предстала знакомая картина. Не такая, при виде которой хочется улыбнуться, как при виде старого друга или уютного места. Нет, здесь имелся в виду тот вид «знакомой картины», к которому относились сборщики налогов на пороге вашей квартиры или лужа рядом с любимыми ботинками.
При виде подобной знакомой картины возникало желание сморщить нос. Открывший глаза не стал отказывать себе в этом удовольствии, тем более что веревки надежно ограничивали его в остальных телодвижениях.
— Снова не то. Потребности подчиняться моему голосу не ощущается?
— О нет, пожалуй, пока воздержусь от повиновения. Хотя твоя настойчивость впечатляет, очень жаль, что она проявляется в весьма странных вещах. Лет десять назад все могло сложиться совсем иначе, обладай ты целеустремленностью в должной степени.
— Правда? А мне всегда казалось, что против твоей змеиной изворотливости нет средств.
Сухой смех пудрой рассыпался в воздухе. Его мельчайшие частички забивались в горло, вызывая кашель.
— Удивительно, что об этом говорит мне человек, менее всего пострадавший от тех событий. Не тебе пришлось договариваться с главой Гильдии. И с главой профсоюза. И с предводителем восстания, кстати, тоже — благо, это был один и тот же человек. Меж тем, ты остался при титуле и деньгах.
— Я остался городским посмешищем.
В камине пламя невежливо поперхнулось особенно отсыревшим сучком.
— Не совсем корректное определение. Я бы назвал тебя экстравагантным богачом.
— Можешь называть меня как угодно. — В неверном свете улыбка на скуластом лице наводила на мысли о кличках, которые состояли бы из слов «ум» и «лишенный». — Еще одно изменение рецептуры, я уверен, и ты станешь достаточно сговорчив, чтобы согласиться на визит во дворец.
— Никогда не понимал, почему все так стремятся занять место патриция. Наверное, я чего-то не знаю.
Последняя фраза, произнесенная вполголоса, как и ожидалось, не была услышана предполагаемым собеседником. В первую очередь потому, что собеседник в своем личном мире уже давно перестал считать настоящий обмен реплик диалогом.
— И тогда… Для начала я раз и навсегда избавлюсь ото всех Гильдий. Власть должна быть сосредоточена в руках одного человека, достаточно опытного, чтобы знать, за какие ниточки дергать…
Темные брови практически против воли владельца насмешливо изогнулись. С трудом оторвавшись от созерцания одухотворенного, но безумного лица, синие глаза скользнули по разложенным на соседнем столе тошнотворно-блестящим инструментам.
— Итак, вы утверждаете, что огромный волк, влетевший следом за стрелой в комнату, мордой опрокинул заварочный чайник.
— Да, прямо на начинающийся в бумагах пожар. А потом, снеся с петель входную дверь, ворвался вот этот гном в платье…
— Не в платье, а в юбке, — недовольно пробурчала Черри, нервно перебросив топор из одной руки в другую. — И дверь я не снесла, а аккуратно сняла и отложила в сторону. Ну, вообще-то она сама упала, но аккуратно же. Почти не сломала перила на крыльце.
Драмнотт взглянул на нее поверх очков и сделал еще одну пометку в блокноте.
— Прошу, продолжайте, господин Розенкранц.
— Э-э-э… — Плюмбум замялся и покраснел. — А потом волк вдруг превратился в девушку. Ну, вы понимаете…
— Без платья, — пришла на помощь Ангва, стоящая около двери в Продолговатый кабинет и изо всех сил делающая вид, что не прислушивается. — И без юбки.
— Э-э-э… — Поведение Розенкранца напоминала реакцию обычного человека, никогда в жизни не планировавшего сталкиваться с военными механизмами, и внезапно наткнувшегося на катапульту. — Да. В обнаженную девушку. И потом она и гном начали наперебой спрашивать, все ли живы и не пострадал ли кто-нибудь от стрелы, чем очень взволновали магистра.
— А, то есть выстрел в окно и угроза сгореть заживо его никак не обеспокоили? — поинтересовалась Ангва, с любопытством проводя кончиками пальцев по непонятным вмятинам на стене.
— Он считает, что женщины плохо влияют на атмосферу в доме.
— По сравнению с дымом… — начала было Черри, но в этот момент топор выскользнул из ее хватки и наполнил приемную мелодичным грохотом. — Извините.
В глазах Драмнотта читалось полное согласие со словами Розенкранца.
— Уверяю вас, лорд Ветинари искренне сожалеет о случившемся, равно как и командор Ваймс, разумеется. Если вы будете так любезны подойти к придворному казначею в среду после пяти, то вам будут выплачена компенсация за причиненный моральный и физический ущерб.
— Но…
— В двойном размере.
Складывать и умножать Розенкранц умел и любил.
— Был рад знакомству, — воодушевленно заявил он, пожимая руку Драмнотта. — Несмотря на все обстоятельства. Приятно встретить человека, который понимает всю сложность службы у неординарной личности, — добавил он чуть тише, покосившись на часы, стоявшие в углу.
— Взаимно. — Драмнотт по привычке предпочел никак не комментировать последнее замечание. — Всего доброго.
Пролистав блокнот, секретарь уже открыл рот, собираясь обратиться к стражникам (стражницам? К сотрудникам Городской Стражи), как вдруг обнаружил, что вышеупомянутые были так заняты спором, что плевать на него хотели:
— Я уверена! Запах был необычный!
— Ангва, это алхимическая лаборатория, там все запахи, мягко говоря, не самые знакомые и приятные.
— Так вот, именно этот был другой. Очень назойливый и въедливый, но не противный. И совсем-совсем лишний там.
— Ты же говорила, что тот туман навсегда отбил у тебя способность различать ароматы.
— Я была неправа. – Ангва замолчала так резко, как будто поезд ее мыслей на полной скорости врезался в невидимую стену. — Стой. Черри, ты гений. Он казался знакомым неспроста! Там пахло…
— Прошу прощения. — Только боги знают, какие усилия приложил Драмнотт, чтобы его голос прозвучал спокойно — все-таки магистр Скобка был абсолютно прав. — Но прежде чем отправляться к патрицию с докладом, мне бы хотелось услышать и вашу версию произошедшего.
— Но ведь тот парень все уже рассказал, — возмутилась Ангва.
— Вы не задумывались, откуда в казне возьмутся деньги на выплату компенсации, не так ли?
— Где, говоришь, бумага? — Будучи гномом, Черри несколько быстрее улавливала суть денежных вопросов.
— Нам нужно будет туда вернуться, — прошипела Ангва, когда Драмнотт великодушно оставил их наедине с отчетом.
— Полагаю, джентльмены, ультиматум со стороны Орлеи стоит ожидать со дня на день. — Лорд Низз побарабанил пальцами по раме. Продолговатый кабинет сегодня был на удивление многолюден.
— Может быть… — Неуверенность в голосе лорда Силачии заявляла всем присутствующим, что вероятность бытия этого конкретного «может» стремится к нулю, — они не станут принимать необдуманных ответных мер. В конце концов, Сумасбродди здесь в качестве туристов.
— Конечно, — подхватила королева Молли, — и только что представители власти Анк-Морпорка заперли в камере обычных жителей Орлеи, которые по чистой случайности являются высокопоставленными особами. Любой правитель не раздумывая поверит в эту историю. Я всего лишь глупая женщина… — Стоящий у стены мистер Боггис закашлялся, — и могу чего-то не понимать…
— Мадам, я уверяю вас, мы все несколько обескуражены. — Лорд Низз отвернулся от окна и обратил все свое внимание на Ваймса. — И не можем понять, чем были вызваны подобные действия со стороны Городской Стражи.
— Сэр Сэмюэль, какова официальная причина ареста Беатриче и Балу Сумасбродди? — Патриций, вопреки обыкновению, не перекладывал бумаги, не проставлял пометки на полях прочитанных документов, не просматривал письма. Его взгляд впервые за очень долгое время был направлен прямо на командора.
Ваймс было заставил себя отвести глаза от стены чуть выше левого плеча Ветинари и посмотреть на самого патриция, но многолетняя привычка взяла верх, и он ответил с абсолютно непроницаемым выражением лица:
— Нападение на офицера стражи при исполнении обязанностей, сопротивление при аресте, нанесение повреждений дозорным, имуществу дозорных, имуществу третьих лиц… — Ваймс пожалел, что Моркоу остался в управлении, все же ему куда проще давались такие монологи.
— Достаточно, командор.
Встревоженный шепот в рядах городской аристократии приобрел легкий злорадный оттенок. В то же время присутствующие испытывали смешанные чувства жалости и облегчения: патриций бил все рекорды по продолжительности Пристального Взгляда. Каждый, кто хоть раз испытывал этот прием на личном опыте, сдерживал желание приподнять воротник и вжаться подальше в стену.
Ваймс переступил с ноги на ногу и поскреб щетину. Отличительной особенностью белой, хорошо оштукатуренной стены было то, что она была превосходным собеседником. Иногда Ваймс задумывался, сколько лет он уже знает эту стену, как многое они пережили вместе. Вон та трещина появилась, когда огромный дракон решил, что ему не нравится сама идея многоэтажных дворцов. А вон то пятно, почти незаметное, оставила Черри со своими реактивами, когда обыскивала кабинет на предмет яда. Ваймс редко к чему в жизни относился с дружелюбием (ну или хотя бы без открытой враждебности), но эту стену он вполне готов был пригласить как-нибудь вечером в бар.
— Сэр Сэмюэль, надеюсь, констебль Ангва находится в добром здравии? — Черный силуэт Ветинари, встав между стеной и Ваймсом, разрушил гармонию воспоминаний последнего.
— Да, сэр.
— То есть, прошу вас, поправьте меня, если я ошибаюсь, она не получила никаких физических травм?
— Сэр.
— Ваймс, боюсь, достопочтенные члены совета еще не познали в совершенстве науку распознавания значений слова «сэр» в вашем исполнении. Будьте любезны расшифровать.
— Нет, сэр, физически констебль Ангва полностью здорова. Но эта Сумасбродди применила к ней колдовство…
— У вас есть доказательства?
Командор мысленно дорисовал трещину до потолка, до самой лепнины. Гипсовый завиток в его воображении медленно откололся и — скажем спасибо силе тяжести, в конце концов, она и была виновницей большинства преступлений Плоского мира — полетел вниз, туда, где чисто случайно стоял лорд Ветинари.
— Если слов самого констебля Вашей милости недостаточно, то вся Улица Золотых Лепестков видела, как Сумасбродди заставил арбалет бешеной вороной летать вдоль аллеи.
Ваймс шел ва-банк, понимая, что наличие арбалета как по волшебству превращает любое колдовство в самозащиту: дурацкий каламбур, еще более идиотская реальность. Слова Ангвы о странном самочувствии после общения с орлеанской бесовкой никаким образом не являлись основанием для ареста, так что арбалет, конечно, доставать не стоило. Особенно Детритусу. Особенно со словами «Н’и где эти лягушатники?». Однако на стороне Ваймса, как ни странно, были все собравшиеся в кабинете, точнее не они сами, а их присутствие, не позволявшее Ветинари высказать доводы прямо. Патриций прекрасно понимал, почему Ваймс запер Сумасбродди в камере.
— Похвально, командор, что вы никогда не пренебрегаете очевидным, — заметил Ветинари, подходя к окну. Ваймсу показалось, что лорд Низз экстренно научился телепортироваться: секунду назад он стоял, прислонившись к стеклу, и вот — уже в другом конце комнаты. — Опасные и могущественные личности, иностранцы, приезжие — можно было догадаться, что вы сочтете их подозрительными.
Где-то на дальнем берегу реки несбыточных желаний, текущей сквозь угрюмые земли фантазий командора Городской Стражи, гипсовый завиток превратился в многотонный утес.
Стена участливо молчала, и Ваймс был полностью с ней солидарен. Он промолчал о том, что изначально патриций сам приказал ненавязчиво сопровождать Сумасбродди, пока те не насладятся красотами (а точнее, не замаринуются в кислотах) Анк-Морпорка. Во имя их же безопасности, разумеется.
Ваймс промолчал и о том, что женщина, одетая только в туман, отбивает всякое желание мирно обсудить проблему, особенно если туман очень голоден. Командор не хотел задумываться о том, что именно подтолкнуло его к такому выводу, но ощущение плотоядного взгляда белесой массы вряд ли планировало стереться из его памяти. Ваймс уже предвкушал кошмары, в которых раз за разом синьора Сумасбродди поднимает на него глаза без зрачков и радужки, похожие на небо в зимнюю беззвездную ночь, а изо рта у нее сыпется песок.
— С прискорбием могу сообщить, Ваймс, что ваши благие намерения и тяга к скорейшему исполнению долга снова оказались тщетными, а с определенной точки зрения — даже губительными.
— Удивительно, как ошибка одного мужлана может привести к многомесячным кропотливым разбирательствам… — Лорд Ржав никогда не отличался способностью выбирать правильные моменты, но, судя по сжавшимся побелевшим губам патриция, сегодня он превзошел самого себя.
С определенной точки зрения.
Командор усилием воли заставил себя оторваться от созерцания штукатурки. Лорд Ветинари был высоким человеком, и однажды, если вспомнить ту историю с мышьяком, Ваймс уже видел, как поэтапно, можно даже сказать, посуставно, длинное тело принимает горизонтальное положение. Но тогда кроме Ваймса там был только старина Фред, а у него, по словам патриция, были особые качества. Например, старина Фред всегда четко понимал, какие вещи стоит обсудить за кружкой-другой пива, а какие лучше моментально забыть.
Сейчас же в кабинете находилось слишком много людей. Конечно, далеко не каждый из них был в состоянии заметить, что кожа на костяшках пальцев Ветинари готова лопнуть — так сильно он сжимал набалдашник трости. Сэм подозревал, что только эта трость и удерживает патриция от падения: недолгого с точки зрения законов физики, но необратимого.
С определенной точки зрения.
— Да, работы много, и я уверен, что сэр Сэмюэль немедленно положит прекрасное начало трудоемкому процессу урегулирования намечающегося международного конфликта. — Голос Ветинари звучал насмешливо и очень ровно. — Не смею вас больше задерживать, джентльмены. Мадам. — Ваймс приблизительно представлял, чего стоил патрицию учтивый кивок в сторону королевы Молли — из глазницы серебряного черепа выкатилась красная капля.
Он также представлял, что, судя по поднявшемуся гулу, публика расходиться не собиралась. Как дикая стая подсознательно чувствует слабость вожака, так и аристократическая верхушка города почуяла запах крови, еще не понимая, что происходит.
— Но мой лорд, разве не стоило бы вам сейчас отправиться с официальным визитом к чете Сумасбродди, чтобы принести наши самые искренние извинения? — продолжил свой разрушительный монолог лорд Ржав.
Ваймс закрыл глаза и глубоко вдохнул.
— Думаю, его милость не сможет попасть к чете Сумасбродди, Рональд. Если только захочет прокричать извинения сквозь дверь камеры…
Все присутствующие замерли от сладковатого ужаса. В Анк-Морпорке очень любили цирковые выступления — всегда был шанс, что гимнаст сорвется с каната. Еще через пару секунд до мозгов публики дошло понимание, что сравнение не совсем корректно. Здесь, в Продолговатом кабинете, они, скорее, столкнулись с поведением свихнувшегося дрессировщика, открывшего клетку с голодными и отнюдь не травоядными животными. Или птицами.
С хищным фламинго.
— У меня нет никаких оснований для их освобождения, — добавил Ваймс, чувствуя невероятную легкость смертника.
— Господа, если у вас, как и у командора, остались еще вопросы ко мне, будьте добры подождать своей очереди в приемной.
— Я не спрашиваю, мой лорд, я утвер…
Окончание предложения потонуло в шорохе шагов, плащей, а также в треске дверного проема, когда сразу несколько членов городского совета не смогли решить, в каком порядке они покинут кабинет.
— Великолепное, хоть и абсолютно бессмысленное представление, — заметил Ветинари, едва они с Ваймсом остались вдвоем.
— Не расстраивайтесь, одно ваше слово — и я верну всех обратно, — оскалился Сэм. — Когда это началось опять?
Ветинари приподнял бровь.
— Удивительно, как вы всегда умудряетесь сконцентрироваться на ненужных деталях. Главное в этой ситуации то, что либо Сумасбродди невиновны, либо по темнице Городской Стражи сейчас расхаживает второй патриций.
— Расхаживает? — Ваймс положил шлем на стол, не замечая, что тот безжалостно смял какие-то бумаги. — Судя по вашему состоянию, ваш двойник способен только ползать. Где бы то ни было.
— О, Ваймс, уверен, вам есть, чем заняться. Пойдите, выпустите дипломатов, в конце концов.
— Ничего с ними не случится, разве что констебль Визит сведет их с ума своими проповедями. Сэр.
Неприятно усмехнувшись, Ветинари шагнул вперед. Черная трость падала очень медленно, заляпанный алым набалдашник пару раз неохотно сверкнул на солнце. Ваймсу показалось, что звук удара трости о пол достиг его ушей, предварительно попутешествовав по Сто Лату, Псевдополису и, возможно даже по Овцепикским горам, успев запылиться и приглушиться до почти неразличимого клацанья. За свою долгую и, вопреки обычным утренним размышлениям, не всегда бессмысленную жизнь Ваймс научился неплохо справляться с различными бытовыми и профессиональными травмами. Вывихнутые лодыжки, дыры в конечностях, проделанные теми или иными острыми предметами, легкие сотрясения, выбитые зубы были вечными спутниками дозорных. В сочетании с алкоголем вероятность приобретения вышеперечисленных украшений возрастала прямо-таки в геометрической прогрессии. А если вспомнить, что по долгу службы дозорным приходилось сталкиваться не столько с преступниками, сколько с жертвами разбойных нападений и убийств, то Ваймса и вовсе непросто было напугать или удивить видом физических повреждений.
Однако сейчас он снова, как и прошлой ночью, почувствовал себя в тупике.
Во-первых, чтобы удержать от падения патриция Анк-Морпорка, Ваймсу пришлось вцепиться тому в плечи. Судя по зрачкам Ветинари, за долю секунды сузившимся от диаметра крышки колодца до острия булавки, подобное прикосновение оказалось весьма болезненным. Сэма вообще всегда раздражали скрытые, неочевидные повреждения — приходилось звать врача, валяться в постели, в общем, тратить время на всякие глупости. И сейчас, подозревая, что лекарь вряд ли поможет, он понятия не имел, что делать дальше. Усадить за стол? Уложить на пол? Прислонить к стене? Нет, точно не последнее, это они уже проходили. Перебрав в голове все возможные идиотские вопросы (зачем спрашивать «где болит», когда и так ясно, что в ответ услышишь «везде»), Ваймс предпочел стиснуть зубы и совершить самую большую глупость в жизни.
-
-
05.05.2012 в 23:40Как оказалось, бывает)) У вас!
Я и не надеялась, что получится, и если оно хотя бы немного получилось, это вообще неописуемо круто.
Получилось невероятно здорово! Я в диком восторге)) Еще раз огромное спасибо!
-
-
06.05.2012 в 00:53Все вышесказанное отнюдь не опровергает того, что написала Trem.
-
-
06.05.2012 в 21:43читала, не отрываясь!
-
-
06.05.2012 в 21:50я даже перечислить не могу, потому что восхитительно было всё - от начала и до конца. и эта стена меня покорила просто до безобразия, и прекрасная Ангва, и Моркоу, вообще персонажи в характере настолько, словно книжку читаешь. и гости из Орлеи удивительно вписались во всю эту картинку, и... мне правда всего не перечислить. просто спасибо!
*унёс в цитатник*
-
-
06.05.2012 в 23:08emercy, если бы в предупреждениях стоял ангст или что-то намекающее, что кому-то из главных героев будет так больно(я не знаю, как это правильно обозначить), я бы запаслась шоколадом - я вот сейчас сижу и думаю, как бы так правильно обозначить, да, это вы правильно сказали. Понимаете, мне, как человеку,
измученному нарзаномиспорченному слэшем, скорее приходило в голову, что у них там своего рода херт-комфорт, только комфорт такой, в стиле Ваймса. Ну, то есть у Ветинари-то нормальный такой херт, а Ваймс делает все, что может. Просто я очень плохо представляю, как со всеми канонными характеристиками Ветинари можно спокойно пройти мимо этого окна, и не поместить патриция в какую-нибудь безвыходную ситуацию эмоционально и физически. Если уж сам Пратчетт этим беззастенчиво пользуется, то фикрайтерам вообще сам канон велит)))А кто умер, ну вот мне двойника было жалко и этого лорда (псих ведь, а мог бы как Урфин, эх...) - уууу, вы увидели Урфина, это волшебно!)) я прямо так обрадовалась.
Урфин - он перевоспитался в детской книге советского писателя, что очень характерно и объяснимо. Во Вселенной Плоского мира (как и в любом другом мире, в общем-то), подобное случается крайне редко.
Вы не думайте, мне просто интересно текст обсудить, поэтому я так долго и нудно говорю. Мне радостно видеть новые комментарии))
Коралл, спасибо вам огромное, замечательно, что понравилось, и что не отрываясь читали, значит, захватило, а мне того и надо!
.fun.fun.fun., да, пейринг Ваймс/стена преследовал меня на протяжении текста. Я нечаянно, она сама.
Привязчивее была только вечно мешающаяся борода Скобкии гости из Орлеи удивительно вписались во всю эту картинку - спасибо! За гостей - отдельное, потому что они вроде как посторонние персонажи, и я ждала, какое сложится мнение о них))
-
-
07.05.2012 в 13:35И, кажется, в кухне Моркоу разговаривал с каким-то инфернальным созданием с головой пса…
Ваймс нахмурил брови. Нет, это ему точно привиделось, чего только не померещится от переутомления. Детритус в жизни не стал бы вмешиваться в дела департамента дорожного движения.
юмор прекрасен) как фанат пратчетта я сидела и пищала: ода, да, именно так и должно было быть. слеш мимо этих двоих уже устал нарезать круги
-
-
07.05.2012 в 18:57-
-
07.05.2012 в 23:33tsepesh, можно! Можно и нужно, отличный коммент, я очень рада!)))
-
-
08.05.2012 в 00:13-
-
08.05.2012 в 00:17кое-кого надо образумитьаааа не заставляйте меня, пожалуйста, додумывать эту фразу, потому что тут, кажется, больше дженовое соо, а после слов "кое-кто оборзел" у меня включаются исключительно недженовые ассоциации *плачет и уходит грызть спинку очередного кресла*-
-
08.05.2012 в 00:21-
-
08.05.2012 в 00:30ох столько перспектив от слова...образумить... - ДА. И если надо будет подтолкнуть к письменному исполнению, я и искусаю, и искушу, и что угодно))))
-
-
08.05.2012 в 00:55-
-
26.06.2012 в 21:34-
-
27.06.2012 в 10:26-
-
05.08.2012 в 04:15-
-
05.08.2012 в 10:25Наконец его не насилуют и тд.
-
-
19.08.2012 в 15:05Дорогой автор, спасибо Вам огромное!!!!!!!!!!!
Я получила огромное удовольствие от Вашего фика!!!
Еще раз спасибо!!!!!!!!!!!!
-
-
19.08.2012 в 22:12я очень рада, что вам тоже понравился Плоский мир, и Ветинари и все-все-все)) Всегда здорово, когда увлечение есть с кем разделить. Огромное спасибо за отзыв
-
-
20.08.2012 в 14:23Всегда здорово, когда увлечение есть с кем разделить
И ведь благодаря Вам, в том числе.
-
-
14.09.2012 в 12:54-
-
14.09.2012 в 14:51