Назваине - Истина - в вине
Автор: Chiba Mamoru (ficbook.net/authors/mamoru)
Бета: ворд
Фэндом: Пратчетт Терри «Плоский мир.»
Персонажи: ХэвлокВитинари\ Руфус Стукпостук
Рейтинг: R
Категории: Слэш (яой), Романтика, Психология, Повседневность
Размер: Мини, 9 страниц
Кол-во частей: 1
Дисклаймер: все принадлежит сэру Пратчетту
Описание:Однажды, в студеную зимнюю пору, клерк-трудоголик отправился за своими обожаемыми бумажками через метель. А когда он вернулся, его отогрели, как смогли и чем нашли. И зря. Потому что всем известно, что секретарь патриция не пьет. А вот почему он не пьет, никто не знает...
читать дальшеСолнечный луч скользнул по щеке, мазнув теплом, но не остановился на этом, и неотвратимо стал подбираться к векам. Спящий человек недовольно отвернулся, не желая расставаться со сном, но многолетняя привычка брала свое. Он лениво потянулся, и приоткрыл глаза.
Было тепло. Это удивляло. Он отлично помнил, что вчера метель была такая, что, вытянув вперед руку, ты рисковал ее не обнаружить в пределах видимости. И было очень холодно. Вода, превратившаяся в лед – закон природы, сосульки в человеческий рост - это все ерунда. Казалось, сами мысли в голове замерзают на полпути.
А сейчас ему было тепло. Не хотелось ни встать, ни идти куда-то. Воспоминания о вчерашнем дне тоже не торопились занимать свои места в очереди, и понуждать его выстраивать, согласно им, планы на сегодня.
Под щекой ровно стучало сердце. Он прижался теснее, снова закрывая глаза. Этот звук он отлично знал. Его он готов был слушать вечно. Спокойное биение сердца, само существование которого оспаривалось таким количеством народу. Он довольно потерся щекой, и на его затылок немедленно опустилась чужая ладонь.
-Проснулся? – участливо осведомились над ухом
-Нет. – Честно отозвался он. – Еще нет, сэр.
-Вот как? Но ведь ты разговариваешь.
-Верно, сэр. Но с вами, а это невозможно. Очевидно, вы снитесь мне.
- Что ж, вполне логично. – Признал хозяин голоса. Ладонь на затылке ласково взъерошила волосы, Тонкие пальцы добрались до чувствительной кожи головы, и нашли старый, давно затянувшийся шрам. Прикосновение к уже зажившей ране оказалось необычайно приятным, и он снова потерся щекой, словно бы напрашиваясь на продолжение.
- Уточни, будь добр, - снова обратился к нему тот же голос – То, что я чувствую бедром, это тоже издержки твоего сна, или ты просто рад меня видеть?
-Я всегда рад вас видеть, сэр.
-Именно в такой форме?
-Достаточно часто, сэр.
Ладонь с затылка спустилась к шее, и погладила по загривку. Странный, на самом деле, жест, больше напоминающий попытку погладить небольшую собаку. Как будто собак этой руке доводилось гладить куда чаще, чем людей. В сущности, именно так оно и было.
- Ты хорошо держишься, если это остается незамеченным.
Он приподнялся на локте, заглядывая в лицо своему собеседнику. Тот расслаблено откинулся на подушке, глядя из-под полуопущенных век. Он улыбался.
-Вы дразните меня, сэр? – осторожно уточнил тот, на кого он смотрел.
-Конечно, дразню, Стукопстук. – Был ответ. - Тебе это всегда нравилось. Вчера, по крайней мере, ты утверждал именно это.
Немедленный запрос к памяти «что было вчера?» результата не принес, тем самым подтвердив версию сна. Стукпостук подтянулся на локтях, чтобы оказаться ближе к собеседнику, фактически, лицом к лицу. Он всем телом ощутил сухое шелковистое электричество кожи другого человека.
- Я и сейчас продолжаю утверждать это, сэр. – Произнес он. Наклонился, и поймал губами губы другого. Это оказалось почти так же приятно, как чувствовать его кожей. Теплее. Более близко. Боле открыто. Он ощутил, как его отпускают, но ненадолго: тонкие пальцы обхватили его голову, притягивая ближе, в таком беззащитно-трогательном, щемящие-интимном жесте.
В поцелуе не было ни глубины, ни страсти. Только бесконечное тепло, и бесконечное растворенное одиночество. Как будто очень давно, много, много лет, этот поцелуй держали в банке на самой верхней, самой темной полке, и никому не дарили.
И он был долгим. Даже оставив в покое губы, Стукпостук не смог оторваться, продолжая касаться щеки, подбородка, шеи, все еще чувствуя то самое, пробудившее его биение сердца. С тем же ритмом, что и всегда. Успокаивающим, и надежным.
Пальцы на его голове сжались крепче.
-Боги, - пробормотал человек едва слышно – Какой же ты ласковый…
-Мой господин? – Стукпостук поднял вопросительный взгляд.
-Вчерашний вариант мне нравился больше.
-Мой Хэвлок? – покорно переформулировал тот. В голосе послышался намек на неуверенность. Как будто он не был точно уверен, имеет ли право называть этого человека по имени. Но Хэвлок снова притянул его ближе к себе, наглядно доказывая – имеет.
-Хэвлок, Хэвлок… - зашептал Стукпостук одними губами, так, что тот кожей ощутил собственное имя, произносимое другим. Произносить его было приятно, оно оседало на небе, как теплое молоко, и наполняло сердце радостью. Непозволительной, и совершенно неуместной радостью.
Хватка на затылке, наконец, разжалась. Хэвлок опустил руки, и сплел их с пальцами другого человека. Осторожный, и полный недосказанности жест, когда можно и вырваться и остаться. Стукпостук не стал вырываться. Он притянул эти руки к губам, и подул, словно согревая.
-Ты невероятный человек, Руфус. – Покачал головой хозяин рук. – Ты дрожишь, твое тело еще помнит вчерашний холод, но ты, все же, пытаешься согреть другого.
-Не другого, сэр. Вас. – Возразил Руфус. Собеседник властно притянул его к себе, заставив почти улечься на своей груди. Снова зарылся пальцами в волосы на затылке. Стукпостук глядел на него, близоруко щурясь. Поглаживания успокаивали его, и убаюкивали. За окном было еще темно, что означало очень раннее утро – часа четыре, быть может, собачья стража. В такое время нормального человека не выгонишь из дому, если только он не стражник. Да и те без особой охоты выбираются.
Руфус стражником не был – ни в каком смысле. Он уснул, пригревшись. И он уже не видел, как стрелка на часах неумолимо ползет вперед, а Хэвлок гладит его кончиками пальцев, и улыбается самому себе, и своим мыслям.
Так продолжалось до тех пор, пока стрелка на часах не достигла отметки «семь».
Руфус Стукпостук сел, одним резким движением, и потянулся, выбросив руки вверх. Худая спина выгнулась дугой. Хэвлок Витинари заложил собственные руки за голову, предаваясь бездеятельному созерцанию этой картины.
Руфус зевнул в кулак, и повернул голову направо, туда, где вот уже много лет у его кровати стоял столик, на который он клал очки. Но протянуть за ними руку он не успел. Взгляд наткнулся на другого человека, а вовсе не на мебель. На человека, которого здесь просто не могло быть…
Руфус вспомнил свой сон. Живой, яркий и довольно подробный. Сон ли?..
-Доброе утро. – Приподнял одну бровь патриций, с таким видом, словно здоровался со своим секретарем в Продолговатом кабинете, а не лежал с ним в одной постели.
-Д… Доброе. Сэр. – секретарь силком проталкивал каждое слово, отчего вся фраза походила на семафорное сообщение – короткое и содержательное не более, чем взгляд девушки из-под вуали.
-Не буду спрашивать, хорошо ли ты выспался. С моей стороны это могло бы прозвучать, как издевательство. – заметил Витинари
-Сэр? – осторожно произнес Стукпостук. Он на глазах словно бы превращался в улитку, втягиваясь в невидимый домик-скорлупу из вежливости.
-Прошу простить меня, но… что я здесь делаю?
-Ты не помнишь?
-Боюсь, что нет, сэр.
-Каковы твои последние воспоминания? – светски осведомился патриций – Не торопись, вспомни.
Он увидел то, что ожидал увидеть. Как обычно, Стукпостук поднял глаза к потолку и зашевелил губами. Он вспоминал. Это зрелище в чем-то можно было посчитать забавным, если бы ситуация не была так серьезна.
-Метель. – Наконец, произнес он – Холод. Бумаги из Гильдии Глашатаев.
-Да. – Кивнул патриций. – Твой трудоголизм иногда меня умиляет. Морпоркским языком тебе говорил, что это подождет до утра, когда метель стихнет, но кто я такой, чтобы меня послушал мой собственный секретарь, когда вчера истекал срок подачи этих бумаг…
Стукпостук весь напрягся. Он был тощим, и бледным, как и многие клерки, и напряжение его выглядело скорее печально, нежели привлекательно. Он знал своего господина. И эти его слова вызывали смутную тревогу. Особенно выражение «кто я такой», которое можно было вообразить в устах многих, но не всесильного анк-морпоркского тирана.
-Я…вернулся?.. – полувопросительно закончил клерк.
-Стало быть, эти события для тебя уже покрыты завесой мрака. – Кивнул Витинари. Он достал одну руку из-под затылка и потер переносицу. Второй тревожный сигнал прозвучал в голове Руфуса. Этот жест всегда означал сложную задачу, которую не решишь вот так сразу, даже если ты – лорд Витинари. Таких задач набиралось не так чтобы очень много, но все же они существовали.
-Да, Стукпостук, ты вернулся вчера с этими бумагами. И они в полном порядке, можешь об этом не волноваться.
Интонация, вернее, отсутствие таковой. Третий сигнал. Выделенное пустотой в интонациях слово «волноваться».
- Вас что-то беспокоит , сэр?
-Это зависит от того, не беспокоит ли что-нибудь в данный момент тебя. – Рассудительно отозвался лорд Витинари. – Если текущее положение дел ты находишь приемлемым, то ничего. Если же оно вызывает у тебя вопросы, и во главе них стоят такие, как «что я делаю здесь, и, если это то, о чем я думаю – как это могло произойти?» и «как теперь это исправить?», тогда, боюсь, ответ будет положительным.
Стукпостук немедленно уставился на потолок. Фраза для утра и его смятенного разума была слишком длинной и перегруженной абстракциями. С абстракциями у него всегда было скверно. Патриций не торопил его.
- Сэр, - очень осторожно начал он – Я нахожу, безусловно, приемлемым все, что не вызовет возражений у вас. Что касается вопросов, то первым из них действительно будет тот, что вы озвучили.
-Я озвучивал два.
-Первый, сэр.
-То есть, тебя интересует, что вчера было. – Кивнул Витинари. – Прибегнув ко второй части вопроса, и ответив на нее положительно, мы сможем избавиться от неизвестности.
Взгляд немедленно отправился под потолок. Так, значит… Значит… Это… как там выразился его светлость? Это «то, что он и подумал»?
Бледные скулы секретаря немедленно залила краска смущения. Он опустил взгляд.
- Прошу меня просить. – Едва слышно произнес он. – Это более не повторится, сэр.
-Гм.
Есть много разных способов сказать «гм». Патриций Анк-Морпорка обладал тысячами из них. Его секретарь знал их все, и отличал. Обычно это были весьма многозначительные, угрожающие, или нервирующие «гм». А это конкретное было… было похоже на падение в пропасть. Когда идешь по узенькому мостику, который трещит и шатается, и молишься, чтобы устоять, но делаешь следующий шаг, и случается то, чего ты более всего опасался - ты летишь вниз. И твои чувства можно выразить одним коротким, емким «гм».
Стукпостук немедленно поднял взгляд.
-Я сказал что-то не то, сэр? – спросил он, силой воли перебарывая мучительный стыд.
-Нет, все в порядке. Вопросы ведь задают именно для того, чтобы получить на них ответы. В состоянии, гм, сна, твое мнение отличалось, и я счел необходимым уточнить его.
Стукпостук вспомнил, как выражалось его мнение в состоянии… гм, сна.
-Сэр... - почти жалобно произнес он, но Витинари, видимо, уже оправился, и произнес своим обычным деловым тоном:
-Вы просто провели ночь в этой постели, и ничего более. Полагаю, на этом тему можно счесть закрытой.
-Сэр, на свете огромное количество разных постелей. Высоких, широких, с перинами и шелковыми простынями, и некоторые даже ощипывают розы, чтобы набросать сверху лепестков. Но все они не стоят даже дюйма вашей узкой, жесткой и холодной койки.
Витинари прервался на полуслове, и прищурился на своего секретаря. Тот выглядел, как человек, который поджег запал и только теперь вспомнил, что не умеет кидать гранаты.
-Повтори. – Велел он.
-Сэр, на свете огромное ко…
-Короче.
-Я хочу остаться здесь.
-Еще раз.
-Я хочу остаться здесь.
-Еще раз.
-Я ХОЧУ ОСТАТЬСЯ ЗДЕСЬ.
Патриций закрыл глаза, снова откидываясь на подушку.
-Ляг. – Приказал он. – И слушай.
*****
Метель не просто выла. Это было бы слишком просто для нее… Для них. Одна метель была бы просто не в состоянии так разгуляться. Это был шабаш всех метелей этого года, а, возможно, что и нескольких прошлых или даже будущих.
Упрямый бюрократ и известный аккуратист секретарь ушел уже более часа назад, и его до сих пор не было. Хотя управление Гильдии Глашатаев находилось недалеко. В спокойную погоду – ходу пятнадцать минут, если улица не очень запружена.
Лорд Витинари писал, сидя за столом. Его холод не беспокоил. Он мог находиться в этом кабинете, и писать, в то время как в его чернильнице дрейфовал кусочек льда, а посетители дули на озябшие пальцы. Они считали, что холод на него не действует. Что ему сделается, внутри патриций такой же…
Затем произошло немыслимое. Он услышал шаги. Это было невозможно.
Стукпостук ходил бесшумно. Он всегда так ходил. Витинари не слышал его шагов, но он и не прислушивался. Стукпостук имел право вольно шляться за спиной у всесильного тирана, и делать это беззвучно, не вызывая в свой адрес подозрений. Он был не способен на предательство в той же мере, в какой кузнечный молот не был способен к полетам. То есть, при должной силе отправить его в небеса возможно, но он непременно возвратится, и вы горько пожалеете о том, что не убежали с того места подальше.
И если сейчас патриций эти шаги слышал, значит… Значит, что-то не так. Он встал и открыл дверь.
-О... – только и произнес он. Одной рукой ухватив гостя за плечо, второй он принял из его негнущихся пальцев папку.
-Иногда, - произнес патриций, оглядывая и то, и другое поочередно – Я даже теряюсь, не зная, что тебе сказать. То ли похвалить за трудолюбие, то ли отправить на недельку в приют безумных. Сядь.
Секретарь торопливо сбросил пальто и опустился на указанный стул. Его обычно бледное лицо сейчас было просто белым, и вампиры приняли бы его за своего. Он ничего не ответил, но не потому, что не имел что возразить, а просто по той причине, что губы его не слышались . Такие же белые, как и все остальное, они перестали подчиняться хозяину.
Патриций ищущим взглядом окинул продолговатый кабинет, и остановил его на баре. Кивнув сам себе, он отправился изучать его содержимое. И, выбрав темную бутыль, на первый взгляд от всего прочего никак не отличающуюся, налил из нее в стакан чего-то темного, густого. Налил не много, но и не на два глотка. Жарко пылающего камина, у которого можно было бы оставить стакан, и согреть жидкость в нем, здесь не было, и пришлось обойтись чем есть.
- Пей. – Коротко приказал он, подавая стакан секретарю. Тот принял, и, не принюхиваясь, поднес ко рту. Эта ничем, с точки зрения того же командора Ваймса, неоправданная вера в то, что хитрый интриган-патриций не отравит его, была, как и бесшумные шаги, тем, что всегда ассоциировалось с Руфусом Стукпостуком.
Стуча зубами о край стакана, он торопливо выпил, как неприятное лекарство, стараясь не морщится, и не расстраивать шефа. Тот благостно наблюдал за процессом, и, убедившись, что доза принята, забрал стакан.
-Так-то лучше. – Кивнул он. – Через минуту согреешься, и прекратишь пугать дворцовых призраков конкурентным видом.
Стукопстук кивнул – кажется, даже пробормотал едва слышное «слушаюсь, сэр» - и принялся разматывать шарф. Лорд Витинари вернулся за свой стол, и снова погрузился в изучение документов. Он пробегал колонки цифр глазами, делая пометки напротив тех, что вызывали его сомнения. Краем уха он слышал, как его секретарь покончил с шарфом, поставил на место стул и направился к полкам – то есть, занялся своей нормальной деятельностью. Теперь, когда его шанс на двухстороннюю пневмонию сведен к, практически, нулю, он вернулся к работе. Если бы его должны были бы казнить, то своим последним желанием он объявил бы достойное заверение пятилетки в три года. И, вероятно, справился бы за два. После чего Витинари лично приложил бы руку, чтобы поговорить с ним об ангелах – вешать такие кадры было попросту расточительно.
Затем Стукпостук переместился ближе к столу, но это было нормально и естественно, и патриций не обратил на это внимания, пока…
Пока на его усталые плечи не опустились чьи-то руки.
Чьи-то. Ха!.. Как будто он еще кого-нибудь подпустил бы подойти к нему со спины… Пальцы сжались, и утомленные мышцы благодарно заныли. Патриций наклонил голову ниже, и руки сжались снова. Это было таким приятным ощущением, что он как-то не сразу на него отреагировал. Да и поначалу казалось, что все в порядке вещей. Какие проблемы? А то кто-то еще не в курсе, что его личного секретаря пора переименовывать в «личную наседку»?..
Массаж стал почти поглаживанием, вероятно, подходя к своему логическому завершению, и патриций повернул было голову, дабы произнести слова благодарности, но внести свою лепту в эту сцену ему никто не дал. То есть голову-то он повернул…
Поцелуй был терпким, и щипал на языке привкусом старого и выдержанного красного вина. Дорогого, как голем, и крепкого, как все тот же голем. А еще он был горячим. Контраст обжигающего рта и ледяных пальцев на лице оказался весьма впечатляющим переживанием.
-Стукпостук? – поинтересовался лорд Витинари, обретя, наконец свободу. Не сказать, чтобы сильно жданную, но обретя, все же. Секретарь улыбнулся – выражение, посещающее его довольно редко. По крайней мере, такое выражение… Он улыбался всегда, не размыкая губ, а сейчас
зубные лекари должны были толпой падать ниц и умолять его работать рекламой. Но предназначалось все это отнюдь не им.
-Да, мой господин? – отозвался он. И даже голос у него изменился. Из-за холода, или из-за вина, он стал хрипловатым, и более… вкрадчивым, что ли? Таким хорошо бы петь задушевные песни, что-нибудь вроде «только мне совсем не нужен, слышишь, мне совсем не нужен мир, в котором мы с тобой друг другу не нужны».
- Стукпостук, тебе плохо?
- Нет, мой господин. Мне хорошо.
Некоторые люди, приняв лишку, начинают нести всякий бред. Другие, в тех же обстоятельствах – правдивы до невероятного и жаждут посвятить вас во все подробности своих измышлений до последней. С секретарем его светлости сложность состояла а в том, что он не нес бред, и не становился правдив.
Он начинал нести правду, как некоторые проповедники несут слово божие. Он верил в каждое свое слово, потому что он было истиной, и заражал этой верой собеседника. В этом голосе звучала непривычная и неприкрытая страсть.
У патриция и без того не было оснований не верить своему секретарю, а уж в таком-то состоянии и подавно.
-В таком случае мне хотелось бы услышать объяснение всему происходящему.
-Я люблю вас. – Просто ответил он, так, словно это было самой естественной и понятной вещью на свете.
Патриций знал – в теории - как ведут себя люди во хмеле. Они могут нести подобный бред, признаваясь в любви, могут изливать душу… Но вот чего они точно не могут, так это вспрыгивать на стол, таким плавным кошачьим движением, что лучшие ученицы госпожи Лады могли идти к нему в девочки для битья. Это было движение тела, которому пообещали наслаждение и отняли его.
А еще хмельные не могут с уверенной точностью отодвинуть чернильницу, чтобы та не опрокинулась на документы, и не притрагиваются точными, легкими, как крыло бабочки, прикосновениями к лицу собеседника, проводя по каждой морщинке почти вслепую. И так беззащитно-доверчиво, так… нежно, что ли?.. Почти забытое, надежно укрытое в глубинах памяти «нежно» появилось неожиданно. Лорд Витинари и не думал о нем. Давно, надо сказать, не думал. До сегодняшнего ненастного вечера, когда за окном разбушевалась самая дьявольская метель тысячелетия, свечи на столе едва выхватывают из окружающего мира несколько футов в свой круг света, а его педантичный секретарь-трудоголик, всегда такой вежливый и корректный, соскальзывает со стола к нему на колени, и прижимается, так, словно вернулся домой после долгих лет странствий.
Человечество на своем пути эволюции придумало множество различных замечательных вещей. Но некоторые из них, в своей простоте и гениальности, пока еще ничто не переплюнуло. Например, объятие. Его невозможно ни купить, ни продать (хотя – это же Анк-Морпорк…). Его можно только подарить. И оно вызвало чувство, очень похожее на то, какое бывает, если Игорь хорошенько шарахнет вас молнией. Неожиданно, немного больно, и еще думаешь: «за что?!».
Его так давно не обнимали, что он забыл. Забыл и это чувство, и все, что приносит с собой объятие, и то, что приходит в голову после них. Патрицию не бывало холодно в кабинете, где в чернильнице плавал лед – а сейчас он ощутил этот холод, потому что под рукой оказалось, с чем сравнивать. Стукпостук был под рукой. И он был… горячим.
Он целовал взапой, с таким восторгом, будто его облагодетельствовали – неизвестно как договорившись меж собой – все боги разом. Впрочем, вряд ли боги обладают ТАКОЙ силой. Нет. Только люди.
Лорд Витинари как-то даже не подумал о сопротивлении. Сопротивляться можно, когда ты не совсем понимаешь, что этому человеку от тебя может быть надобно, или что он желает получить взамен. Стукпостук ничего взамен не хотел. Он желал только отдавать, потому что – как это иногда бывает с вещами в шкафу – содержимое перестало помещаться. Алкоголь что-то повернул внутри его головы, какой-то ограничитель, после которого у метафорического шкафа отвалилась задняя стенка. И содержимое просто накрыло с головой, подобно лавине.
Вещество, находящееся в маленьком пространстве в большом количестве, как правило, содержится там под большим давлением.
Эти слова из какой-то книги по алхимии пришли в голову лорда Витинари – как раз где-то между страстным вылизыванием его уха, и нежным укусом в шею. Он поймал своего секретаря, в первый раз применив к нему впоследствии не раз оправданный захват головы – сжав ее пальцами, зарывшись в волосы.
- Что означают твои слова? – строго поинтересовался он, ни минуты не сомневаясь – собеседник отлично помнит эти самые слова. Он не ошибся.
- Все, что они могут означать. – Отозвался секретарь. – «Люблю» означает «принадлежу», «желаю», «доверяю», и еще множество других понятий одновременно. Все, что вы способны вложить в это слово, в нем есть. Это все ваше.
«И на философию пробило» - добавил в мысленный диагноз патриций – «К вопросу об абстракциях»
- И давно, позволь поинтересоваться?
Кто бы сомневался! Взгляд в потолок, и припухшие после яростных поцелуев губы зашевелились.
- Пять лет. – Беззастенчиво сообщил Стукпостук. Его шеф воздержался от комментариев типа «сколько-сколько?» и «ничего себе» только потому, что желал разобраться в ситуации, а не наслаждаться ею. Хотя, если глядеть правде в лицо – желал. И еще как.
-Ты любишь мужчин?
-Я люблю вас.
-И почему молчал?
-А вы не подпаивали.
-Прости?
-Мне нельзя пить, ни капли, это катастрофично. На выпускном это имело фатальные последствия, половина однокашников я до сих со мной не разговаривает.
-Ты натворил что-то феерическое?
-Только говорил с ними честно, и делал то, что давно хотел сделать.
-Можешь не продолжать, я, кажется, припоминаю один старый поджег… - договорить снова не удалось. Секретарь не мог смотреть ему в лицо и не тянутся губами. И соправляться ему не хотелось. Потому что он делал то, что давно хотел. Не за деньги. Не за услугу. Не за протекцию. Просто потому, что хотел того сам. И у него были теплые, жадные руки, которые приносили успокоение и негу.
Возможно, ничего бы не случилось. Возможно, безумие бы прошло, вместе с парами алкоголя, спустя какое-то время. Возможно – если бы Руфус не обнял тирана за шею, прижав его голову к груди, обнял, будто желая защитить и спрятать от всего мира, и не зашептал приглушенно:
-Хэвлок, хороший мой… родной…
Соломинка ломает верблюду спину. Не многие верблюды могут об этом поведать, так что непонятно, откуда это известно, но так оно и есть.
Когда ты – тиран и деспот, интриган, лжец мирового масштаба, холодный, расчетливый, который видит абсолютное зло каждое утро в зеркале – по собственным уверениям - когда ты синоним плохой смерти, так хочется услышать, хоть от кого-нибудь, что ты – хороший. Такое простое слово. Очень простое. Почти детское, глупое, ничего толком не означающее. Но вот для кого-то ты, тиран и деспот – хороший, и он с тобой добр и ласков, и не лжет тебе и не прячет кинжала за спиной. И за это можно отдать все. Так тебе кажется в ту минуту.
Стукпостук вряд ли чувствовал, а если и чувствовал – то вряд ли понимал – как его берут на руки и несут. Тусклое освещение кабинета сменилось сумраком тайного хода, и вот, спустя минуту, они оказались в маленькой холодной и неуютной комнате. Немногочисленная мебель темного дерева сиротливо ютилась по углам, и особенно печальное впечатление производила кровать, более напоминающая издевательство с матрацем. Здесь камина не было вовсе.
Но Руфус сейчас не чувствовал холода. Даже окажись они в сугробе по уши – не почувствовал бы, верно, и тогда. Витинари опустил его на свою кровать и отступил на шаг, как бы раздумывая, что с этим внезапно свихнувшимся трудоголиком и оплотом здравомыслия делать теперь. Трудоголик молча протянул к нему руки, и улыбнулся. Он уже выбрал, и уже все решил. И лорд Витинари с ним согласился. Потому что даже лорду Витинари иногда хочется быть Хэвлоком. И не просто, а «моим».
*****************
- Вы хотите сказать, сэр, что я…
-Да, Стукпостук. И были весьма горячи, что бы не означала эта характеристика. Она соответствует моим впечатлениям.
- Я, право же, очень скверно все это помню…
-«Скверно» означает, что, все же, в памяти что-то проявляется?
-После вашего рассказа это словно неверно смонтированные движущиеся картинки, сэр.
-Не представляю себе движущиеся картинки с таким сюжетом, Стукпостук. Впрочем, свои слова об отсутствии у тебя воображения я готов взять обратно. В чем я лично убедился этой ночью.
-Сэр?..
-Или кто, как ты полагаешь, сломал спинку кровати?
Секретарь с ужасом уставился на упомянутый слом. На нем все еще болтался его собственный галстук, завязанный как-то странно, будто его не по назначению использовали, а в качестве импровизированных наручников.
- Сэр?
-Причем это была твоя идея. – Кажется, патриций задался целью добить собеседника окончательно. Руфус уткнулся ему носом в место между шеей и плечом, и, ощутив знакомый запах, немного успокоился. Продолжая лежать так, он прошептал:
- Что мы станем делать теперь?
- Ты имеешь в виду тактически или стратегически?
- Оба варианта, если можно, сэр.
- Тактически, я полагаю, имело бы смысл починить кровать и позавтракать. Стратегически кровать можно сразу заменить на более широкую.
- Сэр?
- Я мыслю масштабно.
- Вы дразните меня?
- Разумеется.
- Слава богам. Я права иногда вас не понимаю, мне очень стыдно.
- А сколько тебе надо налить, чтобы уровень понимания возрос до отметки «без слов»?
- Без слов, сэр, я понимаю вас прекрасно. Вот со словами бывает намного сложнее.
- То есть, мы рассматриваем стратегическое планирование?
- Прошу вас, не надо ничего менять. В малых размерах есть своя прелесть.
- Например?
- Чем меньше площадь кровати, тем ближе к вам я.
- Резонно.
- Спасибо, сэр.
- Руфус, ты слышал выражение «истина - в вине»?
- Это сказал кто-то из эфебских философов? – наморщил лоб секретарь – Мне приходилось читать об этом, сэр.
-Я никогда не воспринимал эти слова всерьез, знаешь ли. Но этой ночью я вынужден был пересмотреть свое мнение. Выяснить то, что неожиданно всплыло под действием вина, было все равно, что найти сокровище. Но это более ценно, нежели любое из сокровищ.
-Я люблю вас.
-Именно это я и имел в виду. А теперь прекрати хихикать мне в шею, и позволь тебе напомнить, что сегодня рабочий день, полный важных дел. Но что-то подсказывает мне, что вечером снова случиться метель…
Стукпостуку в свою очередь что-то подсказывало, что если метели не будет, патриций ее организует.
Приятно начинать новый день с мыслью, что правительство заботится о тебе!
Автор: Chiba Mamoru (ficbook.net/authors/mamoru)
Бета: ворд
Фэндом: Пратчетт Терри «Плоский мир.»
Персонажи: ХэвлокВитинари\ Руфус Стукпостук
Рейтинг: R
Категории: Слэш (яой), Романтика, Психология, Повседневность
Размер: Мини, 9 страниц
Кол-во частей: 1
Дисклаймер: все принадлежит сэру Пратчетту
Описание:Однажды, в студеную зимнюю пору, клерк-трудоголик отправился за своими обожаемыми бумажками через метель. А когда он вернулся, его отогрели, как смогли и чем нашли. И зря. Потому что всем известно, что секретарь патриция не пьет. А вот почему он не пьет, никто не знает...
читать дальшеСолнечный луч скользнул по щеке, мазнув теплом, но не остановился на этом, и неотвратимо стал подбираться к векам. Спящий человек недовольно отвернулся, не желая расставаться со сном, но многолетняя привычка брала свое. Он лениво потянулся, и приоткрыл глаза.
Было тепло. Это удивляло. Он отлично помнил, что вчера метель была такая, что, вытянув вперед руку, ты рисковал ее не обнаружить в пределах видимости. И было очень холодно. Вода, превратившаяся в лед – закон природы, сосульки в человеческий рост - это все ерунда. Казалось, сами мысли в голове замерзают на полпути.
А сейчас ему было тепло. Не хотелось ни встать, ни идти куда-то. Воспоминания о вчерашнем дне тоже не торопились занимать свои места в очереди, и понуждать его выстраивать, согласно им, планы на сегодня.
Под щекой ровно стучало сердце. Он прижался теснее, снова закрывая глаза. Этот звук он отлично знал. Его он готов был слушать вечно. Спокойное биение сердца, само существование которого оспаривалось таким количеством народу. Он довольно потерся щекой, и на его затылок немедленно опустилась чужая ладонь.
-Проснулся? – участливо осведомились над ухом
-Нет. – Честно отозвался он. – Еще нет, сэр.
-Вот как? Но ведь ты разговариваешь.
-Верно, сэр. Но с вами, а это невозможно. Очевидно, вы снитесь мне.
- Что ж, вполне логично. – Признал хозяин голоса. Ладонь на затылке ласково взъерошила волосы, Тонкие пальцы добрались до чувствительной кожи головы, и нашли старый, давно затянувшийся шрам. Прикосновение к уже зажившей ране оказалось необычайно приятным, и он снова потерся щекой, словно бы напрашиваясь на продолжение.
- Уточни, будь добр, - снова обратился к нему тот же голос – То, что я чувствую бедром, это тоже издержки твоего сна, или ты просто рад меня видеть?
-Я всегда рад вас видеть, сэр.
-Именно в такой форме?
-Достаточно часто, сэр.
Ладонь с затылка спустилась к шее, и погладила по загривку. Странный, на самом деле, жест, больше напоминающий попытку погладить небольшую собаку. Как будто собак этой руке доводилось гладить куда чаще, чем людей. В сущности, именно так оно и было.
- Ты хорошо держишься, если это остается незамеченным.
Он приподнялся на локте, заглядывая в лицо своему собеседнику. Тот расслаблено откинулся на подушке, глядя из-под полуопущенных век. Он улыбался.
-Вы дразните меня, сэр? – осторожно уточнил тот, на кого он смотрел.
-Конечно, дразню, Стукопстук. – Был ответ. - Тебе это всегда нравилось. Вчера, по крайней мере, ты утверждал именно это.
Немедленный запрос к памяти «что было вчера?» результата не принес, тем самым подтвердив версию сна. Стукпостук подтянулся на локтях, чтобы оказаться ближе к собеседнику, фактически, лицом к лицу. Он всем телом ощутил сухое шелковистое электричество кожи другого человека.
- Я и сейчас продолжаю утверждать это, сэр. – Произнес он. Наклонился, и поймал губами губы другого. Это оказалось почти так же приятно, как чувствовать его кожей. Теплее. Более близко. Боле открыто. Он ощутил, как его отпускают, но ненадолго: тонкие пальцы обхватили его голову, притягивая ближе, в таком беззащитно-трогательном, щемящие-интимном жесте.
В поцелуе не было ни глубины, ни страсти. Только бесконечное тепло, и бесконечное растворенное одиночество. Как будто очень давно, много, много лет, этот поцелуй держали в банке на самой верхней, самой темной полке, и никому не дарили.
И он был долгим. Даже оставив в покое губы, Стукпостук не смог оторваться, продолжая касаться щеки, подбородка, шеи, все еще чувствуя то самое, пробудившее его биение сердца. С тем же ритмом, что и всегда. Успокаивающим, и надежным.
Пальцы на его голове сжались крепче.
-Боги, - пробормотал человек едва слышно – Какой же ты ласковый…
-Мой господин? – Стукпостук поднял вопросительный взгляд.
-Вчерашний вариант мне нравился больше.
-Мой Хэвлок? – покорно переформулировал тот. В голосе послышался намек на неуверенность. Как будто он не был точно уверен, имеет ли право называть этого человека по имени. Но Хэвлок снова притянул его ближе к себе, наглядно доказывая – имеет.
-Хэвлок, Хэвлок… - зашептал Стукпостук одними губами, так, что тот кожей ощутил собственное имя, произносимое другим. Произносить его было приятно, оно оседало на небе, как теплое молоко, и наполняло сердце радостью. Непозволительной, и совершенно неуместной радостью.
Хватка на затылке, наконец, разжалась. Хэвлок опустил руки, и сплел их с пальцами другого человека. Осторожный, и полный недосказанности жест, когда можно и вырваться и остаться. Стукпостук не стал вырываться. Он притянул эти руки к губам, и подул, словно согревая.
-Ты невероятный человек, Руфус. – Покачал головой хозяин рук. – Ты дрожишь, твое тело еще помнит вчерашний холод, но ты, все же, пытаешься согреть другого.
-Не другого, сэр. Вас. – Возразил Руфус. Собеседник властно притянул его к себе, заставив почти улечься на своей груди. Снова зарылся пальцами в волосы на затылке. Стукпостук глядел на него, близоруко щурясь. Поглаживания успокаивали его, и убаюкивали. За окном было еще темно, что означало очень раннее утро – часа четыре, быть может, собачья стража. В такое время нормального человека не выгонишь из дому, если только он не стражник. Да и те без особой охоты выбираются.
Руфус стражником не был – ни в каком смысле. Он уснул, пригревшись. И он уже не видел, как стрелка на часах неумолимо ползет вперед, а Хэвлок гладит его кончиками пальцев, и улыбается самому себе, и своим мыслям.
Так продолжалось до тех пор, пока стрелка на часах не достигла отметки «семь».
Руфус Стукпостук сел, одним резким движением, и потянулся, выбросив руки вверх. Худая спина выгнулась дугой. Хэвлок Витинари заложил собственные руки за голову, предаваясь бездеятельному созерцанию этой картины.
Руфус зевнул в кулак, и повернул голову направо, туда, где вот уже много лет у его кровати стоял столик, на который он клал очки. Но протянуть за ними руку он не успел. Взгляд наткнулся на другого человека, а вовсе не на мебель. На человека, которого здесь просто не могло быть…
Руфус вспомнил свой сон. Живой, яркий и довольно подробный. Сон ли?..
-Доброе утро. – Приподнял одну бровь патриций, с таким видом, словно здоровался со своим секретарем в Продолговатом кабинете, а не лежал с ним в одной постели.
-Д… Доброе. Сэр. – секретарь силком проталкивал каждое слово, отчего вся фраза походила на семафорное сообщение – короткое и содержательное не более, чем взгляд девушки из-под вуали.
-Не буду спрашивать, хорошо ли ты выспался. С моей стороны это могло бы прозвучать, как издевательство. – заметил Витинари
-Сэр? – осторожно произнес Стукпостук. Он на глазах словно бы превращался в улитку, втягиваясь в невидимый домик-скорлупу из вежливости.
-Прошу простить меня, но… что я здесь делаю?
-Ты не помнишь?
-Боюсь, что нет, сэр.
-Каковы твои последние воспоминания? – светски осведомился патриций – Не торопись, вспомни.
Он увидел то, что ожидал увидеть. Как обычно, Стукпостук поднял глаза к потолку и зашевелил губами. Он вспоминал. Это зрелище в чем-то можно было посчитать забавным, если бы ситуация не была так серьезна.
-Метель. – Наконец, произнес он – Холод. Бумаги из Гильдии Глашатаев.
-Да. – Кивнул патриций. – Твой трудоголизм иногда меня умиляет. Морпоркским языком тебе говорил, что это подождет до утра, когда метель стихнет, но кто я такой, чтобы меня послушал мой собственный секретарь, когда вчера истекал срок подачи этих бумаг…
Стукпостук весь напрягся. Он был тощим, и бледным, как и многие клерки, и напряжение его выглядело скорее печально, нежели привлекательно. Он знал своего господина. И эти его слова вызывали смутную тревогу. Особенно выражение «кто я такой», которое можно было вообразить в устах многих, но не всесильного анк-морпоркского тирана.
-Я…вернулся?.. – полувопросительно закончил клерк.
-Стало быть, эти события для тебя уже покрыты завесой мрака. – Кивнул Витинари. Он достал одну руку из-под затылка и потер переносицу. Второй тревожный сигнал прозвучал в голове Руфуса. Этот жест всегда означал сложную задачу, которую не решишь вот так сразу, даже если ты – лорд Витинари. Таких задач набиралось не так чтобы очень много, но все же они существовали.
-Да, Стукпостук, ты вернулся вчера с этими бумагами. И они в полном порядке, можешь об этом не волноваться.
Интонация, вернее, отсутствие таковой. Третий сигнал. Выделенное пустотой в интонациях слово «волноваться».
- Вас что-то беспокоит , сэр?
-Это зависит от того, не беспокоит ли что-нибудь в данный момент тебя. – Рассудительно отозвался лорд Витинари. – Если текущее положение дел ты находишь приемлемым, то ничего. Если же оно вызывает у тебя вопросы, и во главе них стоят такие, как «что я делаю здесь, и, если это то, о чем я думаю – как это могло произойти?» и «как теперь это исправить?», тогда, боюсь, ответ будет положительным.
Стукпостук немедленно уставился на потолок. Фраза для утра и его смятенного разума была слишком длинной и перегруженной абстракциями. С абстракциями у него всегда было скверно. Патриций не торопил его.
- Сэр, - очень осторожно начал он – Я нахожу, безусловно, приемлемым все, что не вызовет возражений у вас. Что касается вопросов, то первым из них действительно будет тот, что вы озвучили.
-Я озвучивал два.
-Первый, сэр.
-То есть, тебя интересует, что вчера было. – Кивнул Витинари. – Прибегнув ко второй части вопроса, и ответив на нее положительно, мы сможем избавиться от неизвестности.
Взгляд немедленно отправился под потолок. Так, значит… Значит… Это… как там выразился его светлость? Это «то, что он и подумал»?
Бледные скулы секретаря немедленно залила краска смущения. Он опустил взгляд.
- Прошу меня просить. – Едва слышно произнес он. – Это более не повторится, сэр.
-Гм.
Есть много разных способов сказать «гм». Патриций Анк-Морпорка обладал тысячами из них. Его секретарь знал их все, и отличал. Обычно это были весьма многозначительные, угрожающие, или нервирующие «гм». А это конкретное было… было похоже на падение в пропасть. Когда идешь по узенькому мостику, который трещит и шатается, и молишься, чтобы устоять, но делаешь следующий шаг, и случается то, чего ты более всего опасался - ты летишь вниз. И твои чувства можно выразить одним коротким, емким «гм».
Стукпостук немедленно поднял взгляд.
-Я сказал что-то не то, сэр? – спросил он, силой воли перебарывая мучительный стыд.
-Нет, все в порядке. Вопросы ведь задают именно для того, чтобы получить на них ответы. В состоянии, гм, сна, твое мнение отличалось, и я счел необходимым уточнить его.
Стукпостук вспомнил, как выражалось его мнение в состоянии… гм, сна.
-Сэр... - почти жалобно произнес он, но Витинари, видимо, уже оправился, и произнес своим обычным деловым тоном:
-Вы просто провели ночь в этой постели, и ничего более. Полагаю, на этом тему можно счесть закрытой.
-Сэр, на свете огромное количество разных постелей. Высоких, широких, с перинами и шелковыми простынями, и некоторые даже ощипывают розы, чтобы набросать сверху лепестков. Но все они не стоят даже дюйма вашей узкой, жесткой и холодной койки.
Витинари прервался на полуслове, и прищурился на своего секретаря. Тот выглядел, как человек, который поджег запал и только теперь вспомнил, что не умеет кидать гранаты.
-Повтори. – Велел он.
-Сэр, на свете огромное ко…
-Короче.
-Я хочу остаться здесь.
-Еще раз.
-Я хочу остаться здесь.
-Еще раз.
-Я ХОЧУ ОСТАТЬСЯ ЗДЕСЬ.
Патриций закрыл глаза, снова откидываясь на подушку.
-Ляг. – Приказал он. – И слушай.
*****
Метель не просто выла. Это было бы слишком просто для нее… Для них. Одна метель была бы просто не в состоянии так разгуляться. Это был шабаш всех метелей этого года, а, возможно, что и нескольких прошлых или даже будущих.
Упрямый бюрократ и известный аккуратист секретарь ушел уже более часа назад, и его до сих пор не было. Хотя управление Гильдии Глашатаев находилось недалеко. В спокойную погоду – ходу пятнадцать минут, если улица не очень запружена.
Лорд Витинари писал, сидя за столом. Его холод не беспокоил. Он мог находиться в этом кабинете, и писать, в то время как в его чернильнице дрейфовал кусочек льда, а посетители дули на озябшие пальцы. Они считали, что холод на него не действует. Что ему сделается, внутри патриций такой же…
Затем произошло немыслимое. Он услышал шаги. Это было невозможно.
Стукпостук ходил бесшумно. Он всегда так ходил. Витинари не слышал его шагов, но он и не прислушивался. Стукпостук имел право вольно шляться за спиной у всесильного тирана, и делать это беззвучно, не вызывая в свой адрес подозрений. Он был не способен на предательство в той же мере, в какой кузнечный молот не был способен к полетам. То есть, при должной силе отправить его в небеса возможно, но он непременно возвратится, и вы горько пожалеете о том, что не убежали с того места подальше.
И если сейчас патриций эти шаги слышал, значит… Значит, что-то не так. Он встал и открыл дверь.
-О... – только и произнес он. Одной рукой ухватив гостя за плечо, второй он принял из его негнущихся пальцев папку.
-Иногда, - произнес патриций, оглядывая и то, и другое поочередно – Я даже теряюсь, не зная, что тебе сказать. То ли похвалить за трудолюбие, то ли отправить на недельку в приют безумных. Сядь.
Секретарь торопливо сбросил пальто и опустился на указанный стул. Его обычно бледное лицо сейчас было просто белым, и вампиры приняли бы его за своего. Он ничего не ответил, но не потому, что не имел что возразить, а просто по той причине, что губы его не слышались . Такие же белые, как и все остальное, они перестали подчиняться хозяину.
Патриций ищущим взглядом окинул продолговатый кабинет, и остановил его на баре. Кивнув сам себе, он отправился изучать его содержимое. И, выбрав темную бутыль, на первый взгляд от всего прочего никак не отличающуюся, налил из нее в стакан чего-то темного, густого. Налил не много, но и не на два глотка. Жарко пылающего камина, у которого можно было бы оставить стакан, и согреть жидкость в нем, здесь не было, и пришлось обойтись чем есть.
- Пей. – Коротко приказал он, подавая стакан секретарю. Тот принял, и, не принюхиваясь, поднес ко рту. Эта ничем, с точки зрения того же командора Ваймса, неоправданная вера в то, что хитрый интриган-патриций не отравит его, была, как и бесшумные шаги, тем, что всегда ассоциировалось с Руфусом Стукпостуком.
Стуча зубами о край стакана, он торопливо выпил, как неприятное лекарство, стараясь не морщится, и не расстраивать шефа. Тот благостно наблюдал за процессом, и, убедившись, что доза принята, забрал стакан.
-Так-то лучше. – Кивнул он. – Через минуту согреешься, и прекратишь пугать дворцовых призраков конкурентным видом.
Стукопстук кивнул – кажется, даже пробормотал едва слышное «слушаюсь, сэр» - и принялся разматывать шарф. Лорд Витинари вернулся за свой стол, и снова погрузился в изучение документов. Он пробегал колонки цифр глазами, делая пометки напротив тех, что вызывали его сомнения. Краем уха он слышал, как его секретарь покончил с шарфом, поставил на место стул и направился к полкам – то есть, занялся своей нормальной деятельностью. Теперь, когда его шанс на двухстороннюю пневмонию сведен к, практически, нулю, он вернулся к работе. Если бы его должны были бы казнить, то своим последним желанием он объявил бы достойное заверение пятилетки в три года. И, вероятно, справился бы за два. После чего Витинари лично приложил бы руку, чтобы поговорить с ним об ангелах – вешать такие кадры было попросту расточительно.
Затем Стукпостук переместился ближе к столу, но это было нормально и естественно, и патриций не обратил на это внимания, пока…
Пока на его усталые плечи не опустились чьи-то руки.
Чьи-то. Ха!.. Как будто он еще кого-нибудь подпустил бы подойти к нему со спины… Пальцы сжались, и утомленные мышцы благодарно заныли. Патриций наклонил голову ниже, и руки сжались снова. Это было таким приятным ощущением, что он как-то не сразу на него отреагировал. Да и поначалу казалось, что все в порядке вещей. Какие проблемы? А то кто-то еще не в курсе, что его личного секретаря пора переименовывать в «личную наседку»?..
Массаж стал почти поглаживанием, вероятно, подходя к своему логическому завершению, и патриций повернул было голову, дабы произнести слова благодарности, но внести свою лепту в эту сцену ему никто не дал. То есть голову-то он повернул…
Поцелуй был терпким, и щипал на языке привкусом старого и выдержанного красного вина. Дорогого, как голем, и крепкого, как все тот же голем. А еще он был горячим. Контраст обжигающего рта и ледяных пальцев на лице оказался весьма впечатляющим переживанием.
-Стукпостук? – поинтересовался лорд Витинари, обретя, наконец свободу. Не сказать, чтобы сильно жданную, но обретя, все же. Секретарь улыбнулся – выражение, посещающее его довольно редко. По крайней мере, такое выражение… Он улыбался всегда, не размыкая губ, а сейчас
зубные лекари должны были толпой падать ниц и умолять его работать рекламой. Но предназначалось все это отнюдь не им.
-Да, мой господин? – отозвался он. И даже голос у него изменился. Из-за холода, или из-за вина, он стал хрипловатым, и более… вкрадчивым, что ли? Таким хорошо бы петь задушевные песни, что-нибудь вроде «только мне совсем не нужен, слышишь, мне совсем не нужен мир, в котором мы с тобой друг другу не нужны».
- Стукпостук, тебе плохо?
- Нет, мой господин. Мне хорошо.
Некоторые люди, приняв лишку, начинают нести всякий бред. Другие, в тех же обстоятельствах – правдивы до невероятного и жаждут посвятить вас во все подробности своих измышлений до последней. С секретарем его светлости сложность состояла а в том, что он не нес бред, и не становился правдив.
Он начинал нести правду, как некоторые проповедники несут слово божие. Он верил в каждое свое слово, потому что он было истиной, и заражал этой верой собеседника. В этом голосе звучала непривычная и неприкрытая страсть.
У патриция и без того не было оснований не верить своему секретарю, а уж в таком-то состоянии и подавно.
-В таком случае мне хотелось бы услышать объяснение всему происходящему.
-Я люблю вас. – Просто ответил он, так, словно это было самой естественной и понятной вещью на свете.
Патриций знал – в теории - как ведут себя люди во хмеле. Они могут нести подобный бред, признаваясь в любви, могут изливать душу… Но вот чего они точно не могут, так это вспрыгивать на стол, таким плавным кошачьим движением, что лучшие ученицы госпожи Лады могли идти к нему в девочки для битья. Это было движение тела, которому пообещали наслаждение и отняли его.
А еще хмельные не могут с уверенной точностью отодвинуть чернильницу, чтобы та не опрокинулась на документы, и не притрагиваются точными, легкими, как крыло бабочки, прикосновениями к лицу собеседника, проводя по каждой морщинке почти вслепую. И так беззащитно-доверчиво, так… нежно, что ли?.. Почти забытое, надежно укрытое в глубинах памяти «нежно» появилось неожиданно. Лорд Витинари и не думал о нем. Давно, надо сказать, не думал. До сегодняшнего ненастного вечера, когда за окном разбушевалась самая дьявольская метель тысячелетия, свечи на столе едва выхватывают из окружающего мира несколько футов в свой круг света, а его педантичный секретарь-трудоголик, всегда такой вежливый и корректный, соскальзывает со стола к нему на колени, и прижимается, так, словно вернулся домой после долгих лет странствий.
Человечество на своем пути эволюции придумало множество различных замечательных вещей. Но некоторые из них, в своей простоте и гениальности, пока еще ничто не переплюнуло. Например, объятие. Его невозможно ни купить, ни продать (хотя – это же Анк-Морпорк…). Его можно только подарить. И оно вызвало чувство, очень похожее на то, какое бывает, если Игорь хорошенько шарахнет вас молнией. Неожиданно, немного больно, и еще думаешь: «за что?!».
Его так давно не обнимали, что он забыл. Забыл и это чувство, и все, что приносит с собой объятие, и то, что приходит в голову после них. Патрицию не бывало холодно в кабинете, где в чернильнице плавал лед – а сейчас он ощутил этот холод, потому что под рукой оказалось, с чем сравнивать. Стукпостук был под рукой. И он был… горячим.
Он целовал взапой, с таким восторгом, будто его облагодетельствовали – неизвестно как договорившись меж собой – все боги разом. Впрочем, вряд ли боги обладают ТАКОЙ силой. Нет. Только люди.
Лорд Витинари как-то даже не подумал о сопротивлении. Сопротивляться можно, когда ты не совсем понимаешь, что этому человеку от тебя может быть надобно, или что он желает получить взамен. Стукпостук ничего взамен не хотел. Он желал только отдавать, потому что – как это иногда бывает с вещами в шкафу – содержимое перестало помещаться. Алкоголь что-то повернул внутри его головы, какой-то ограничитель, после которого у метафорического шкафа отвалилась задняя стенка. И содержимое просто накрыло с головой, подобно лавине.
Вещество, находящееся в маленьком пространстве в большом количестве, как правило, содержится там под большим давлением.
Эти слова из какой-то книги по алхимии пришли в голову лорда Витинари – как раз где-то между страстным вылизыванием его уха, и нежным укусом в шею. Он поймал своего секретаря, в первый раз применив к нему впоследствии не раз оправданный захват головы – сжав ее пальцами, зарывшись в волосы.
- Что означают твои слова? – строго поинтересовался он, ни минуты не сомневаясь – собеседник отлично помнит эти самые слова. Он не ошибся.
- Все, что они могут означать. – Отозвался секретарь. – «Люблю» означает «принадлежу», «желаю», «доверяю», и еще множество других понятий одновременно. Все, что вы способны вложить в это слово, в нем есть. Это все ваше.
«И на философию пробило» - добавил в мысленный диагноз патриций – «К вопросу об абстракциях»
- И давно, позволь поинтересоваться?
Кто бы сомневался! Взгляд в потолок, и припухшие после яростных поцелуев губы зашевелились.
- Пять лет. – Беззастенчиво сообщил Стукпостук. Его шеф воздержался от комментариев типа «сколько-сколько?» и «ничего себе» только потому, что желал разобраться в ситуации, а не наслаждаться ею. Хотя, если глядеть правде в лицо – желал. И еще как.
-Ты любишь мужчин?
-Я люблю вас.
-И почему молчал?
-А вы не подпаивали.
-Прости?
-Мне нельзя пить, ни капли, это катастрофично. На выпускном это имело фатальные последствия, половина однокашников я до сих со мной не разговаривает.
-Ты натворил что-то феерическое?
-Только говорил с ними честно, и делал то, что давно хотел сделать.
-Можешь не продолжать, я, кажется, припоминаю один старый поджег… - договорить снова не удалось. Секретарь не мог смотреть ему в лицо и не тянутся губами. И соправляться ему не хотелось. Потому что он делал то, что давно хотел. Не за деньги. Не за услугу. Не за протекцию. Просто потому, что хотел того сам. И у него были теплые, жадные руки, которые приносили успокоение и негу.
Возможно, ничего бы не случилось. Возможно, безумие бы прошло, вместе с парами алкоголя, спустя какое-то время. Возможно – если бы Руфус не обнял тирана за шею, прижав его голову к груди, обнял, будто желая защитить и спрятать от всего мира, и не зашептал приглушенно:
-Хэвлок, хороший мой… родной…
Соломинка ломает верблюду спину. Не многие верблюды могут об этом поведать, так что непонятно, откуда это известно, но так оно и есть.
Когда ты – тиран и деспот, интриган, лжец мирового масштаба, холодный, расчетливый, который видит абсолютное зло каждое утро в зеркале – по собственным уверениям - когда ты синоним плохой смерти, так хочется услышать, хоть от кого-нибудь, что ты – хороший. Такое простое слово. Очень простое. Почти детское, глупое, ничего толком не означающее. Но вот для кого-то ты, тиран и деспот – хороший, и он с тобой добр и ласков, и не лжет тебе и не прячет кинжала за спиной. И за это можно отдать все. Так тебе кажется в ту минуту.
Стукпостук вряд ли чувствовал, а если и чувствовал – то вряд ли понимал – как его берут на руки и несут. Тусклое освещение кабинета сменилось сумраком тайного хода, и вот, спустя минуту, они оказались в маленькой холодной и неуютной комнате. Немногочисленная мебель темного дерева сиротливо ютилась по углам, и особенно печальное впечатление производила кровать, более напоминающая издевательство с матрацем. Здесь камина не было вовсе.
Но Руфус сейчас не чувствовал холода. Даже окажись они в сугробе по уши – не почувствовал бы, верно, и тогда. Витинари опустил его на свою кровать и отступил на шаг, как бы раздумывая, что с этим внезапно свихнувшимся трудоголиком и оплотом здравомыслия делать теперь. Трудоголик молча протянул к нему руки, и улыбнулся. Он уже выбрал, и уже все решил. И лорд Витинари с ним согласился. Потому что даже лорду Витинари иногда хочется быть Хэвлоком. И не просто, а «моим».
*****************
- Вы хотите сказать, сэр, что я…
-Да, Стукпостук. И были весьма горячи, что бы не означала эта характеристика. Она соответствует моим впечатлениям.
- Я, право же, очень скверно все это помню…
-«Скверно» означает, что, все же, в памяти что-то проявляется?
-После вашего рассказа это словно неверно смонтированные движущиеся картинки, сэр.
-Не представляю себе движущиеся картинки с таким сюжетом, Стукпостук. Впрочем, свои слова об отсутствии у тебя воображения я готов взять обратно. В чем я лично убедился этой ночью.
-Сэр?..
-Или кто, как ты полагаешь, сломал спинку кровати?
Секретарь с ужасом уставился на упомянутый слом. На нем все еще болтался его собственный галстук, завязанный как-то странно, будто его не по назначению использовали, а в качестве импровизированных наручников.
- Сэр?
-Причем это была твоя идея. – Кажется, патриций задался целью добить собеседника окончательно. Руфус уткнулся ему носом в место между шеей и плечом, и, ощутив знакомый запах, немного успокоился. Продолжая лежать так, он прошептал:
- Что мы станем делать теперь?
- Ты имеешь в виду тактически или стратегически?
- Оба варианта, если можно, сэр.
- Тактически, я полагаю, имело бы смысл починить кровать и позавтракать. Стратегически кровать можно сразу заменить на более широкую.
- Сэр?
- Я мыслю масштабно.
- Вы дразните меня?
- Разумеется.
- Слава богам. Я права иногда вас не понимаю, мне очень стыдно.
- А сколько тебе надо налить, чтобы уровень понимания возрос до отметки «без слов»?
- Без слов, сэр, я понимаю вас прекрасно. Вот со словами бывает намного сложнее.
- То есть, мы рассматриваем стратегическое планирование?
- Прошу вас, не надо ничего менять. В малых размерах есть своя прелесть.
- Например?
- Чем меньше площадь кровати, тем ближе к вам я.
- Резонно.
- Спасибо, сэр.
- Руфус, ты слышал выражение «истина - в вине»?
- Это сказал кто-то из эфебских философов? – наморщил лоб секретарь – Мне приходилось читать об этом, сэр.
-Я никогда не воспринимал эти слова всерьез, знаешь ли. Но этой ночью я вынужден был пересмотреть свое мнение. Выяснить то, что неожиданно всплыло под действием вина, было все равно, что найти сокровище. Но это более ценно, нежели любое из сокровищ.
-Я люблю вас.
-Именно это я и имел в виду. А теперь прекрати хихикать мне в шею, и позволь тебе напомнить, что сегодня рабочий день, полный важных дел. Но что-то подсказывает мне, что вечером снова случиться метель…
Стукпостуку в свою очередь что-то подсказывало, что если метели не будет, патриций ее организует.
Приятно начинать новый день с мыслью, что правительство заботится о тебе!
@темы: фанфики
-
-
26.03.2013 в 00:03но на фразе:
читать дальше
-
-
03.04.2013 в 05:32